Удивительная жизнь Эрнесто Че

Я врач, но почти никого не лечил, медицина осталась юношеской мечтой. Зачем бы иначе я стал тратить шесть лет на учебу, просиживать тысячи часов в библиотеке и блестяще защищать диплом? Да, я хотел спасать жизни. Но уподобился бродяге и объехал всю Латинскую Америку. Почему? Потому что не хотел «осесть». Это слово всегда наводило на меня ужас – во всех его смыслах. Я не боялся голыми руками обрабатывать тела прокаженных, но не знал, как помочь людям, раздавленным нуждой, лишенным человеческого достоинства. Я смотрел, как умирает от астмы моя бабушка, знал, что проблема не в ее легких, но был совершенно бессилен. Тотальная нищета всегда приводила меня в смятение, я считаю ее худшей из болезней. Всемирным бедствием. Врачу нечем лечить нужду – разве что пустыми словами утешения, его лекарство воздействует на последствие болезни, но не на ее причину. Ни один лекарь не властен над нищетой и эксплуатацией. Угнетенные нуждаются не в сочувствии, а в ружьях. Вот почему я не стал практикующим врачом и не жалею об этом. Как-то раз на Кубе, во время отступления, мне пришлось решать, что бросить – лекарства или боеприпасы, и я не колеблясь выбрал первое. Мы победили, потому что не боялись встретиться лицом к лицу со смертью. Стать врачом было хорошей идеей, так какого черта я захотел еще и сделать их счастливыми? Достижима ли эта цель? Как ликвидировать эксплуатацию человека человеком? Существует ли альтернатива вооруженной борьбе? Сегодня, здесь, далеко от дома, после всего, что случилось, мне не дает покоя один-единственный вопрос: нашел ли я то, что искал?

Рамон ел, а Йозеф, Тереза и Хелена смотрели на него. Он опустошал тарелку с такой скоростью, как будто участвовал в конкурсе едоков.

– Не торопитесь, – увещевал его Йозеф. – у нас весь вечер впереди.

– Хотите добавки? – предлагала Тереза.

Он всегда соглашался, хотя считал пищу чем-то вроде горючего, которое доливают в бак, чтобы машина не остановилась.

– И правда, Рамон, притормози. Почему ты ведешь себя как живоглот? – спросила Хелена.

Отвечая на ее вопрос, он снова заговорил о своей прежней жизни:

– Дурная привычка. Было время, когда мы, я и мои товарищи, ели от случая к случаю и боялись не врагов, а голодной смерти. Мы сосали камешки и жевали траву, чтобы не забыть, для чего человеку даны челюсти. Добыв еду, мы инстинктивно поступали, как верблюды: набивали брюхо до отказа в ожидании пустых дней. Конечно, это верх идиотизма, но рефлекс бедняка сильнее голоса рассудка, меня поймет лишь тот, кто сам голодал.

В этот воскресный день Рамон пришел рано. Тереза накрывала на стол, Хелена ей помогала. Он предложил свою помощь и не стал слушать возражений Терезы, заявив, что хозяйственные хлопоты касаются и его.

– Вот и передали бы свой опыт чешским товарищам, они в этом не сильны, – улыбнулась Тереза.

– Говори за своих ровесников, – возразила Хелена. – Наше поколение очень даже справляется.

– Я часто спрашивал себя, для чего нужны революции, – сказал Рамон, – теперь мне это известно. Где Йозеф?

– Он снова упражняется в приготовлении блюд по рецептам африканской кухни. Имейте в виду, мой муж считает себя великим поваром.

– Мы ведь перешли на «ты», Тереза, так что перестань мне «выкать».