Удивительная жизнь Эрнесто Че

Рамон не ошибся: пять дней спустя Сурек лично принес им бесценную визу в коричневом конверте, заметив, что дело никогда не делалась так быстро. Он явно ждал благодарности за расторопность, но Рамон не пустил его дальше крыльца.

– Виза номер два, – сказал он Хелене, внимательно изучив документ. – Шесть печатей! Будь уверена – «зеленый свет» дал лично Брежнев.

– Шутишь?

– Да как тебе сказать… Здесь никто и пальцем не шевельнет без санкции КГБ. Девятнадцатого июля мы летим в Москву, а оттуда – в Буэнос-Айрес. Пока неизвестно, где будет пересадка.

– Уверен, что не хочешь вернуться на Кубу?

– Мне больше нечего делать на острове. Конечно, там живет моя семья и я был бы рад их повидать, но надеюсь, что однажды они приедут в Аргентину поцеловать доктора Гевару.

– Ты и на Кубе работал врачом?

– Никогда не угадаешь, чем я там занимался.

– Не дразни меня!

– Был банкиром, руководил Национальным банком.

– Не может быть! У тебя же нет экономического образования, ты не финансист.

– Конечно нет. Назначение я получил курьезнейшим образом. Мы взяли власть и собрались за огромным столом. Кастро сидел в торце и назначал министров. В какой-то момент он спросил: «В этом зале есть коммунист?» Я поднял руку – только я. Фидель удивился и тут же огорошил меня, сказав: «Ладно, Эрнесто, теперь ты – президент Национального банка». Я ничего не понимаю в деньгах, они никогда меня не интересовали, и после заседания решил выяснить, почему он принял такое решение. «Когда я спросил, есть ли среди нас экономист, ты поднял руку…» – ответил Фидель. Сначала было очень трудно, но я не отступился, понял, что все сумею, все смогу – даже то, к чему не лежит душа.

Все оставшееся до отъезда время Рамон был занят совещаниями в посольстве, о которых ничего не рассказывал Хелене. Диего забирал его утром и привозил вечером. 18 июля Рамон подтвердил, что отъезд назначен на завтра, на вторую половину дня.

Он захотел совершить прощальную прогулку по Праге, и они прошлись по Старому городу, поднялись к Замку и поужинали в любимом ресторане.

Сон не шел к Хелене, и она ушла в гостиную, не будя Рамона, села в кресло и положила на колени стопку бумаги.

«Я оказалась у подножия стены и не могу уехать, не сообщив отцу. Он меня не поймет», – подумала она и написала наверху справа: «Прага, 18 июля 1966 г.» – и ниже: «Йозефу», закурила и долго сидела, думая, как начать…

…Время позднее, и отступать некуда, я должна наконец все объяснить. Мы здесь уже месяц, но я так и не решилась ни написать, ни позвонить. Ты наверняка разочарован и обижен моим молчанием. Дело не в тебе, а во мне самой: я боялась разбудить прежних демонов.

Рамон спит в соседней комнате. Мы уезжаем вместе. Уезжаем завтра в Аргентину. Будем жить у него на родине. Он позвал, и я согласилась сразу, не раздумывая. Хочу, чтобы ты знал: я бесконечно счастлива. Не знаю, сколько это продлится, восемь месяцев или восемь лет, я об этом не думаю, просто хочу быть рядом с этим человеком, прожить с ним столько времени, сколько отпустит судьба. Я уверена, что каждый наш день будет лучшим в моей жизни.

Мы едем очень далеко, Аргентина – совсем другая страна, и между нами Стена, которая рухнет (если рухнет!) очень нескоро. Может статься, что мы больше не увидимся. Я пишу тебе, и мое сердце обливается кровью.