Удивительная жизнь Эрнесто Че

Морис полагал, что институт занимается только разработкой вакцины против бешенства, и Йозеф коротко ввел его в курс дела.

– Не знал, что в мире осталось так много неизвестных болезней, – сказал Морис. – Доходное, должно быть, дело…

– Доход – не наша забота. Мы не извлекаем выгоду. Вакцины продаются по себестоимости. Так хотел Пастер.

Когда Йозеф вернулся к описанию работы над сывороткой против овечьей оспы, Морис пришел в ужас и спросил, покосившись на свой шашлык из баранины:

– Ты уверен, что это не опасно?

Морис отвез Йозефа на улицу Жерико и показал ему квартиру в красивом «османовском» доме с аркадами. Они поднялись на плунжерном лифте[44] на шестой этаж, вошли, и Йозеф увидел анфиладу из трех комнат с белыми стенами и видом из окон на огромный сквер Нельсона. Кухня была отделана глазурованной плиткой в марокканском стиле, рядом находились большая кладовка и ванная с великолепной сантехникой. В коридоре имелись глубокие стенные шкафы, а с балкона можно было увидеть узкую полоску моря.

– У меня нет денег, чтобы оплачивать подобную роскошь.

– Это служебное жилье.

– Квартира слишком далеко от института.

– Всего четверть часа на троллейбусе.

– Я не умею готовить, а мадам Морено кормит меня сытно и вкусно.

– В ресторане выйдет дешевле, кроме того, мы станем соседями.

Слева, на величественном фасаде соседнего дома, крупными буквами на белом фоне было написано название кинотеатра – «Мажестик».

– Я живу на другой стороне улицы, напротив буквы «е». Любишь кино?

– Давно не бывал.

– Ничего, наверстаешь. У них идет американский фильм с Эрролом Флинном «Приключения Робин Гуда»[45]. Обожаю американское кино! Сходим завтра вечером?

– У меня куча работы.

– В котором часу ты заканчиваешь?

– Мой рабочий день ненормирован, так что останавливаюсь, когда совсем устаю.

Йозеф разрывался между чувством долга и симпатией к Морису, который искушал его, как лукавый бесенок, тянул назад, в парижскую жизнь. Он стоял на балконе, облокотясь на перила и подставив лицо жаркому белому солнцу, слушал крики игравших в сквере ребятишек, любовался пальмами, вдыхал вечерние ароматы и вдруг подумал: «В конце концов, тут нет никакого противоречия…» Выбор сделан, нет нужды ни сопротивляться, ни бороться, Морис не сможет отвлечь его от институтских обязанностей, он, Йозеф, непременно совершит что-нибудь значительное в этой стране, а по вечерам в субботу и воскресенье будет развлекаться… по мере возможностей. Морис протянул Йозефу сине-золотую пачку сигарет «Бастос», оба закурили, и он сказал:

– Может, все-таки переедешь? Не понравится, вернешься в свой захудалый пансион.

Морис помог Йозефу перевезти вещи – все уместилось в два чемодана, а мадам Морено пообещала оставить за ним комнату до конца оплаченного месяца.

– Ты хорошо знаешь город, скажи, где мне купить почтовые открытки? – спросил Йозеф. – Хочу написать отцу.

У Мориса вошло в привычку заезжать за другом по утрам и забирать его после работы. Он останавливался под окнами, бибикал, и Йозеф, не глядя на часы, понимал, что уже девять, снимал халат, выключал свет и покидал лабораторию, а поскольку он все равно уходил последним, никто знать не знал, что новичок поумерил пыл.

Иногда Морис забывал заехать. В первый раз Йозеф немного подождал на улице, решил, что у приятеля нашлись дела поинтересней, но в лабораторию не вернулся, а отправился домой пешком, поскольку троллейбусы уже не ходили.

Йозеф и Морис подружились, что было странно само по себе, ибо они исповедовали диаметрально противоположные политические взгляды. В Париже им было бы суждено стать непримиримыми противниками, но дивный алжирский климат и яркая синева моря и неба смягчали нравы и характеры, и оба подумали: «Плевать на „правых“, „левых“ и классовую борьбу, мы сами решим, что и как нам делать!» Они ошибались. Алжирские красóты никоим образом не меняют человеческую природу, ведь на свете нет моря кровавей Средиземного.

Йозеф часто писал в Прагу. Он послал отцу три открытки с видом городских статуй (Эдуард обожал скульптуру) – в Алжире их было немного, и все на редкость помпезные и тяжеловесные. Йозефа угнетало, что их с отцом связь становится все тоньше.

– Ты бывал в Праге? – спросил он однажды Мориса. – Мы съездим туда вместе, и я покажу тебе самые прекрасные статуи в мире. Я должен был вернуться, убедить отца покинуть Чехословакию и увезти его в Париж.

– Да не терзайся ты так, все обойдется.

Они всегда ужинали у Падовани, и Йозеф уже на второй вечер понял, как нужно себя вести: искренняя улыбка, вопрос: «Ну как сегодня дела?» – и вот ты уже член семьи. У них теперь был свой столик у окна, и никому не приходило в голову занять его. Официантка Мишель сразу приносила анисовку, закуски и предлагала блюдо дня, а они заказывали бутылку маскары.

К ним подходили, жали руки, хлопали по плечу, чокались, шутили и задавали один и тот же вопрос: «Что заказал? Жареную рыбу?! Да брось ты!»

– Красотка, с которой ты тогда танцевал, твоя подружка? – спросил как-то раз Морис.

Йозеф кивнул:

– У нас был… короткий роман.

– Ты ее любил?

Йозеф не нашелся что сказать.