11 января 1941 года. Старика зовут Али. Во время Первой великой войны он два года воевал во Франции, потерял глаз в Дуомоне и получил медаль, которой очень гордится. Его внука звали Белькасем. За два года в семье умерли трое малышей. Когда-то давно двое детей Али тоже умерли от малярии. Он – потрясающий человек. Никогда не жалуется. Не показывает своей печали. Улыбается, шутит. У него есть работа, и ему за нее платят. Он может прокормить семью. Они живут в чудовищных, средневековых условиях, но Али говорит, что другим приходится еще хуже. Сын Али, отец малыша, пошел на войну, от него давно нет вестей, но Аллах велик…
Мы с Али говорим друг другу «ты».
Я расспрашиваю его о Кармоне, он притворяется, что не слышит, я не отстаю, он качает головой или что-то бурчит в сторону. На вопрос, почему Кармона одевается как араб, Али говорит, что шаровары куда удобнее брюк, и советует мне убедиться самому.
Али называет меня своим другом. Вот уж не думал, что сведу здесь с кем-нибудь дружбу…
Спросил Али о голосе, и он кивнул: «Да, здесь все его слышат. Время от времени. Это дует ветер с Атласских гор».
25 февраля 1941 года. Я уже десять дней провожу антималярийную профилактику по программе Сержана. Хинин выдается всем окрестным обитателям: тех, кто болен, он будет лечить, на остальных подействует как вакцина. Похоже, сорок сантиграммов хлоргидрата хинина – та самая, правильная доза. Если доза выше, часто появляются боли в желудке, нарушается слух, а в некоторых случаях возникает чувство легкого опьянения. Больше всего времени уходит на изготовление двадцатисантиграммовых драже в оболочке из тридцати сантиграммов сахара. Дети их обожают, им я даю десять сантиграммов (самым маленьким – пять). Каждодневная раздача лекарства отнимает массу времени, но по-другому ничего не выходит.