Удивительная жизнь Эрнесто Че

Кристина спросила Йозефа, вернутся ли они когда-нибудь в Шамони, чтобы забрать свои вещи (она надеялась, что мадам Мораз их сохранила). Потом можно будет заехать в Сент-Этьен и показать матери Хелену. Наверное, пришла пора помириться.

– Мы уже решили, что поедем на две недели в Болгарию и отдохнем на море с Терезой, Павлом и детьми. Ты ведь знаешь, как много у меня работы в депутатской комиссии, я вряд ли сумею выкроить время еще и на Францию. Возьми Хелену и навести мать без меня.

– Думаешь, я получу визу? За границу больше никого не выпускают.

– Ты французская гражданка и можешь выехать, когда захочешь. Мы сделаем запрос, а если возникнут сложности, я знаю, к кому обратиться за помощью.

– Спасибо, родной, я очень хочу увидеться с мамой, но не сейчас, а после премьеры Гольдони.

Критики по-разному оценили «Дачную лихорадку»: идея любви, принесенной в жертву финансовым интересам и социальным условностям, не соответствовала духу времени.

В начале апреля Йозеф проводил Кристину с Хеленой на вокзал. Они впервые расставались так надолго, и обоим было слегка не по себе.

Все время отсутствия жены и дочери Йозеф был очень занят. Министр здравоохранения поручил ему составить предложения по борьбе с детским туберкулезом, и он занимался этой работой по вечерам и воскресеньям, считая крайне важной профилактическую работу и открытие трех санаториев.

Месяц спустя Йозеф встречал на Центральном вокзале поезд из Парижа. Состав опоздал на час. Кристина вышла из вагона с двумя большими чемоданами – они с матерью прошлись по магазинам в Сент-Этьене и Лионе и купили ей целый ворох одежды. Хелена обняла отца ручками за шею, прижалась к нему и не захотела отпускать.

– Как все прошло?

– Просто замечательно! Мы много разговаривали, и я чувствовала себя совершенно счастливой, но мне все равно не терпелось вернуться домой. Ужасно жалко, что ты не смог поехать, познакомиться с моими родственниками и друзьями, снова увидеть Францию. Знаешь, я позвонила мадам Мораз, и она сказала, что все сберегла.

– Обещаю, мы съездим и заберем вещи при первой же возможности.

В Совете чехословацких женщин шли жаркие споры: обсуждение Гражданского кодекса выявило принципиальные разногласия между консервативным меньшинством и прогрессистским большинством, желавшим покончить с диктатом мужчин. «Прогрессистки» требовали исключения «консерваторш» из совета. Тереза и Кристина участвовали в работе комиссии, ходили на все заседания и тоже выступали за изгнание тех, кто противился наступлению светлого коммунистического будущего.

В сентябре 1949-го была арестована Милада Горакова[113], возглавлявшая в совете фракцию меньшинства. Одновременно задержали еще двенадцать женщин-«заговорщиц», разоблаченных благодаря бдительности секретной службы. В декабре был принят закон, отменивший статус главы семьи, мужчины утратили преимущественное право принятия решений и контроля над женщинами, допускался развод по взаимному согласию «по причине глубинного непонимания между супругами».

Огромная победа над реакционерами.

В марте 1950 года Кристина заподозрила, что снова беременна. Она не понимала, как такое могло случиться, считала Хелену «ошибкой природы» и к врачу пошла только через два месяца. Он подтвердил ее опасения.

– Такова великая тайна жизни, которую нам не дано объяснить.

Через четыре месяца Кристине должно было исполниться сорок, и гинеколог посоветовал ей беречься и не утомлять себя слишком долгими репетициями. Она чувствовала себя постаревшей и вообще не была уверена, что хочет снова стать матерью. На принятие решения оставалась неделя. Вечером Кристина поделилась новостью с Йозефом, все поняла по его счастливой улыбке и сказала, что тоже безумно рада. Ее слова не обманули Йозефа, и он поклялся, что теперь все изменится, он станет больше бывать дома и они будут очень счастливы.

– Двое детей – это уже самая настоящая семья!

Кристина отказалась от двух второстепенных ролей в новых спектаклях, решив заниматься только «Федрой», которая уже три года стояла в плане театра. Георг пообещал ей свою помощь, но она столкнулась с непреодолимым препятствием: можно было сделать перевод, точно выразить идеи, даже чувства – но не музыкальность расиновского языка. Кристина часами работала с Терезой и Йозефом, потом подключился Павел, писавший в молодости стихи и наделенный даром декламации, но чешский язык был безнадежно немузыкален и напрочь лишен возвышенности. Друзья Кристины сдались, но она не желала отступаться.