Удивительное путешествие кролика Эдварда

И на душе у Эдварда становилось тепло: его узнают, о нём слышали.

Та перемена, которая стала происходить в нём на кухне у Нелли, его новая способность – странная и непостижимая – сидеть совершенно неподвижно и внимательно слушать чужие рассказы, была поистине бесценным даром у костра бродяг.

– Поглядите-ка на Малоуна, – сказал однажды вечером человек по имени Джек. – Клянусь, он слушает каждое наше слово.

– Ну, разумеется, – подтвердил Бык. – Конечно слушает.

В тот же вечер, попозже, Джек снова пришёл к ним, сел возле Быка и попросил подержать кролика. Ненадолго. Бык дал Эдварда Джеку, и тот, устроив кролика на колене, принялся нашёптывать ему на ухо.

– Хелен, – говорил Джек, – Джек-младший, а ещё Таффи. Она совсем малышка. Так зовут моих детей. Они все в Северной Каролине. Ты когда-нибудь был в Северной Каролине? Это вполне приличный штат. Там-то они все и живут. Хелен, Джек-младший, Таффи. Запомни эти имена. Хорошо, Малоун?

С тех пор, куда бы ни приходили Бык, Люси и Эдвард, кто-нибудь из бродяг непременно сажал кролика себе на колени и шептал ему на ухо имена своих детей. Бетти, Тэд, Нэнси, Уильям, Джимми, Айлин, Скиппер, Фэйт…

Эдвард и сам хорошо знал, как хочется повторять имена тех, кто много значат в твоей жизни.

Абилин, Нелли, Лоренс…

Он познал тоску по любимым людям. Поэтому он слушал бродяг очень внимательно. И сердце его раскрывалось широко, словно объятия. А потом даже шире и шире.

Эдвард скитался с Люси и Быком довольно долго, почти семь лет, и стал за это время настоящим бродягой: он был счастлив только в пути, и ему уже не сиделось на месте. Успокаивал его лишь перестук колёс, он стал для Эдварда самой желанной музыкой. Кролик мог бы ехать по железной дороге без конца. Но однажды ночью в Мемфисе, когда Бык и Люси спали в пустом товарняке, а Эдвард их охранял, пришла беда.

В товарный вагон вошёл какой-то человек, посветил фонариком в лицо Быку, а потом растолкал его пинками.

– Ну ты, жалкий бродяга, – грубо сказал он, – грязный жалкий бродяга. Мне уже опостылело, что ваша братия спит тут повсюду, в каждой щели. Вам тут не мотель.

Бык медленно сел, а Люси залаяла.

– А ну заткнись, шавка, – сказал сторож и пнул Люси ногой в бок. Она даже взвизгнула от неожиданности.

Всю свою жизнь Эдвард прекрасно знал, кто он такой: знал, что он кролик, что сделан он из фарфора, что у него есть руки, ноги и уши, которые гнутся. Ну, впрочем, гнуться сами по себе они не умели, только если он был в руках у какого-нибудь человека. Сам-то он не мог двигаться. И он никогда не сожалел об этом так сильно, как в ту ночь, когда сторож нашёл его, Быка и Люси в пустом товарном вагоне. Эдварду ужасно хотелось защитить Люси. Но он ничего не мог поделать. Он мог только лежать и ждать.

– Ну, чего молчишь? – рявкнул сторож. Бык поднял руки над головой и сказал:

– Мы заблудились.

– Ха, заблудились! Ничего лучше не придумал? А это что ещё такое? – И он направил луч фонарика прямо на Эдварда.

– Это Малоун, – сказал Бык.

– Какого чёрта? – сказал сторож и пнул Эдварда мыском ботинка. – Всё это непорядок. Вы сами – непорядок. Но я непорядка не допущу, во всяком случае, в мою смену. Нет, шалишь. Пока я тут за что-то отвечаю, непорядка не будет.

Внезапно поезд тронулся.

– Нет, шалишь, – снова сказал сторож. – Не будут у меня кролики ездить зайцами. – Он повернулся, открыл дверь вагона и пинком выбросил Эдварда куда-то во тьму.

И кролик полетел вверх тормашками по терпкому весеннему воздуху.

Уже издалека он услышал, как тоскливо взвыла Люси.

– Уууууу, УУУУУУУУ– ~ плакала Люси.

Эдвард сильно ударился при приземлении, а потом долго катился кувырком с высокой грязной насыпи. Наконец он остановился.

Он лежал на спине под ночным небом. Мир вокруг безмолвствовал. Эдвард больше не слышал Люси. И перестука вагонных колёс он тоже больше не слышал.

Он взглянул на звёзды. Начал было перечислять названия созвездий, но вскоре замолчал. «Бык, – прошептало его сердце. – Люси».

Сколько же раз придётся ему прощаться с людьми, не имея даже возможности сказать им «прощай»? Тут свою песню затянул одинокий сверчок. Эдвард прислушался.

И что-то в глубине его души заныло, заболело. Жаль, что он не умеет плакать.

Глава пятнадцатая

А утром взошло солнце, и песню сверчка сменили птичьи трели. По тропинке под насыпью шла старуха и споткнулась прямо об Эдварда.

– Хм, – сказала она и ткнула в Эдварда своей длинной палкой. – Похоже, кролик.

Поставив корзинку на землю, она наклонилась и пристально посмотрела на Эдварда.

– Кролик. Только ненастоящий. – Она выпрямилась, снова хмыкнула, а потом почесала спину. – Что я всегда говорю? Я говорю, что всему найдётся применение. Всё пригодится.

Но Эдварду было всё равно, что она говорит. Резкая душевная боль, которую он испытал вчера ночью, уже притупилась, её сменили абсолютная пустота и отчаянье.

«Хочешь, подними меня, хочешь – оставь валяться здесь, – думал кролик. – Мне совершенно всё равно».

Но старуха его подняла.