Удивительные и необыкновенные приключения Лады и маленькой феи добра и справедливости

Лада, как человек, не державший никогда в жизни ружья, отошла в сторону и не участвовала в этом. Гаврош, любивший пострелять в своё время из рогатки в ворон, с видом знатока взял духовое ружьё в руки. Перед ним на старой металлической ленте кружились металлические фигурки зверей. Гаврош прицелился и выстрелил в них. Один зверёк упал и перевернулся. Значит, Гаврош попал в цель. Рядом стрелял паренёк. Все остальные металлические зверьки спокойно, со скрипом прокатывались мимо него Мальчик оказался слабым стрелком. Наконец, слабый стрелок отошёл. И Гаврош остался один в тире. Пулек он набрал много. И начал стрелять. Он представлял, что он в Диком лесу, и эти металлические зверьки хотели на него напасть. А он от них оборонялся. И металлические зверьки падали один за другим от его метких выстрелов. Раззадорившись, он сказал Маленькой Фее: «Жаль, что я могу так метко стрелять только в этих бедных металлических зверей. Они мне ничего плохого не сделали. И здесь, в тире, они честно зарабатывают себе на пропитание. Вот бы мне пострелять в моих настоящих врагов, которые мне, моим родителям, всем жителям моего маленького городка принесли столько горя и несчастья. И чтобы каждый мой враг, после моего попадания прямо в сердце, испытывал бы «муки совести» от своих грешных, грязных дел». «Они заслужили это своими делами, – сказала Маленькая Фея. – Пусть они помучаются «муками совести». Пусть у них хотя бы такое мучение будет. Если у них нет никаких мук, а есть лишь алчность и ненасытная злоба и глубокое равнодушие к простым людям, живущим рядом в этом провинциальном городке».

И на рисовом кругу тира вместо металлического волка появилась металлическая фигурка директора ткацкой фабрики в том городке, где жил раньше Гаврош. Этот директор приватизировал фабрику за гроши, всё ткацкое производство выкинул на свалку. И в цехах организовал склады для приезжих коммерсантов. А сотни работников фабрики, рабочих и инженеров, оказались на улице, без работы, без куска хлеба. И отец Гавроша, инженер, оказался на улице. Сначала ездил на заработки в Москву. Не сумел приспособиться. И стал пить с горя. И детский сад при фабрике закрыли. И сотни детишек оказались на улице. А кто за ними будет следить дома! Их матери отчаянно пытались найти любую работу, на пропитание. И мама Гавроша оказалась без работы. В городке рабочих мест совсем не было. Но трое детей на руках. Куда на заработки далеко поедешь? И мама Гавроша, от безысходности своей ситуации надломилась. И начала пить. А женское пьянство страшнее и ужаснее мужского пьянства во много раз. И Гаврош тогда убежал от пьяной матери, которой он был не нужен, и пошёл бомжевать в Москву. На всю жизнь он запомнил толстую, розовощёкую физиономию директора ткацкой фабрики. Тот жил припеваючи. Выстроил себе коттедж. И плевать ему было на страдания сотен рабочих, оказавшихся без работы. Ведь он ликвидировал одно из главных мест для работы. И муками совести от своих недобрых и несправедливых дел не мучался.

Металлическая фигурка директора ткацкой фабрики, с оплывшим тельцем и жирным личиком, медленно, со скрипом покатилась мимо Гавроша. Меткий выстрел в сердце – и металлический человечек упал и перевернулся. И в эту секунду бывший директор ткацкой фабрики, сидевший у себя в уютной, богато обставленной гостиной нового коттеджа, почувствовал укол в сердце. И сердце вдруг внезапно заныло. «Может быть, микроинфаркт», – подумал бывший директор ткацкой фабрики. Но тупая боль росла, и вместе с болью физической он почувствовал и душевную боль. Сначала он не понял, что это такое. Ведь он прежде, никогда в жизни не испытывал, душевной боли. И все свои злодеяния делал со спокойной совестью. И про него отец и мать Гавроша говорили: «Бездушный человек. Ни стыда, ни совести нет». А тут вдруг внезапно появилась Совесть. И появились угрызения совести. От этого и испытывал бывший директор, в первый раз в жизни, душевные муки, муки больной совести. И впервые за все последние годы, перед его мысленным взором предстали сотни выкинутых им на улицу рабочих и инженеров его бывшей ткацкой фабрики. Они бросили свои семьи и разъехались кто куда в поисках работы и пропитания. Перед его взором встал образ отца Гавроша, пьяного, потерявшего человеческий образ бывшего инженера. Предстал образ измученной от безысходности судьбы, выпивающей матери Гавроша с двумя девочками на руках. И все они кричали ему в лицо: «Проклятие тебе! Нет у тебя ни стыда, ни совести. Если ты так мог не по-доброму, не по справедливости, поступить с людьми!».

Директор ткацкой фабрики всё сильнее и сильнее страдал от «мук совести». Он начал пить валокордин и вызвал «Скорую помощь». И его срочно отвезли в самую лучшую больницу города. Ибо директор фабрики думал, что от «мук совести» можно вылечиться с помощью врачей и таблеток.