Удивительные истории о мужчинах

Луна где-то сзади – ее не видно, но волшебный синеватый свет заливает замерзшие болота и островки чахлых деревьев. Вымерзло все: и черная вода залива, и безразличная ко всему седая тундра, и даже черный воздух, который режут на куски лопасти вертолета. Есть только одна теплая точка на всей земле – это моя кабина. Здесь все замерло в зыбком равновесии, и это действует на меня как гипноз. Не хочется шевелиться, говорить, слушать, кажется, любое действие может спугнуть замершие стрелки и ровный гул двигателей, который воспринимается как тишина. Я сижу ссутулившись, слегка придерживая ручку двумя пальцами, автоматически сохраняя в этой приятной глазу неподвижности стрелки вариометра и высотомера и не давая машине уйти с курса. Мне тепло и лениво, и приходит в голову мысль, что и в летчики-то я пошел, потому что можно вот так сидеть в тепле неподвижно и при этом еще и работать. Но эта шутка стара и отлетает, не задержавшись более чем на секунду. Я уже отработал с сонным ночным диспетчером, набрал свои удобные две тысячи, стабилизировал полет и теперь могу просто сидеть и думать, автоматически отмечая все происходящее вокруг. Мои мысли сегодня так же холодны, как и лежащая под вертолетом тундра, и немного отдают грустью. Что-то в жизни происходит не так, как раньше. Видимо, я просто старею. Мне уже сорок, и двадцать из них я провел в кабине. Это основное, все, что происходило вовне, как бы прикладывается к этому ощущению. Но сейчас все не так, и я ловлю себя на мысли, что не могу понять, что же изменилось. Я пытаюсь ощутить себя так же, как двадцать лет назад, но у меня не получается. Мне страшно произносить эту цифру, двадцать, ведь для кого-то это целая жизнь, а для меня только короткий промежуток между вчера и сегодня. Те, кому двадцать сегодня, тоже примеряют на себя то, что я ношу уже давно. Но они не такие, как я, они другие. Не лучше и не хуже, просто другие. Они больше считают, чем я это делал тогда. Может, это правильно, но я так не мог. Передо мной был барьер. Они обсуждают вопрос, а стоит ли вообще быть пилотом или лучше все-таки бизнесменом. Для меня этот вопрос не стоял, вероятно, потому, что я не знал слова «бизнес», и я не могу их осуждать. Те из них, кто уже стал пилотом, обсуждают, на чем больше платят, а не на чем интереснее летать. Они не рвутся после выпуска работать на Север, они, скорее, сменят кабину на офис, но останутся в Москве. Для них слово «тундра» означает лишь отсутствие коммунальных удобств, а «полярное сияние» – это всего лишь коктейль. Для них слова «летчик-испытатель» означают лишь дополнительную возможность сломать себе шею. «Аннушка» для них всего лишь женское имя. Но ведь это же правильно: человек должен жить комфортно и безопасно! Они правы во всем, и, скорее всего, они умнее меня. Ну почему же я чувствую дискомфорт, думая об этом?! Потому, что у них не замирает что-то внутри, когда звучит песня «Туман» из «Хроники пикирующего бомбардировщика», потому, что для них самый красивый самолет – это «Боинг-747», а не МиГ-3 или «Спитфайр»? Но ведь они в этом не виноваты, другое время – другие герои! И все-таки мне немного грустно. Они хорошие ребята, и дай им Всевышний того, что дал мне… Ночные огни поселка говорят мне о том, что, кроме кабины вертолета, есть еще места во Вселенной, где присутствует жизнь. Луч посадочной фары отражается от конусов вертолетной площадки. Пора нарушать неподвижный покой ночного полета и начинать работать…

Зарисовки

198… год, аэропорт в глубинке. Работники КГБ совместно с погранзаставой проводят учения по действиям в случае попытки захвата воздушного судна бандитами. Пригнали наш МИ-8, попросили экипаж просто смирно сидеть в кабине и изображать захваченных. Начальства вокруг – как в спецраспределителе: все важные и прониклись ответственностью, смотрят вокруг строго. Солдат согнали не меньше роты, все суетятся, командуют, старшие офицеры ходят с мегафонами и орут в них. Не, ну весело. Наконец, всех расставили по местам: экипаж в кабине, «угонщики» в штатском в салоне вертолета, солдаты кругом с автоматами на изготовку залегли. За их спинами гусями ходят начальники в форме и штатском, какие-то люди из местного райкома – руководят и контролируют. Мы сидим как мыши тихо и смотрим этот бесплатный спектакль. «Переговорщик» пытается уговорить «угонщиков» сдаться, те упорствуют. Пограничный офицер дает команду, солдаты-пограничники поднимаются и бегут на штурм вертолета. И вдруг, видимо в порыве боевого запала, какой-то погранец срочной службы спускает с поводка рвущуюся на штурм овчарку…

Лето. Жара. Блистеры (окна) у вертолета открыты. Овчарка в огромном прыжке влетает в блистер второго пилота. Пять секунд. Нет, вру, прошло скорее три секунды – и вертолет пуст: ни «угонщиков», ни экипажа, ни «пассажиров». И только овчарка сидит в кабине и преданно смотрит через открытое окно на своего хозяина. Учения сорваны… Все возвращаются на исходные позиции.