Идея шляпы-гироскопа не осенила меня внезапно, как порой некоторые прекрасные идеи снисходят к изобретателям. Фактически я могу сказать, что никогда, возможно, не думал о гироскопе в шляпе, хотя много лет рассматривал возможность использования ненужного места в верхней части цилиндров. Как торговцу шляпами и любителю этого вида головных уборов, мне всегда казалось глупым то, что в верхней части цилиндра (или «дымохода», как его иногда называют) остается очень много места, не имеющего практического применения. Обувь выбирают по ноге, перчатку по руке, и только цилиндр нельзя подобрать по голове, если, конечно, вы не являетесь обладателем уникальной цилиндрической головы с плоской макушкой. Поэтому я потратил значительную часть своего досуга, изобретая методы, с помощью которых свободное место выше головы в высоких шляпах могло бы быть использовано с пользой, и мои патенты занимали целую маленькую коробку. Именно я изобрел складную шляпу, которую можно носить сложенной в гармошку, но которую можно разложить, поместив на вешалку. Почему-то эта великолепная идея была встречена почтеннейшей публикой достаточно холодно.
Мое внимание было в течение некоторого времени отвлечено от этой филантропической работы беспокойством моей дочери Энн. Понаблюдав за дочерью, я и моя жена решили, что Энн влюблена, и при том безответно. Иначе мы не могли объяснить странную возбужденность нашей обычно невозмутимой дочери. Как торговец шляпами, я посвящал свое время в основном шляпам, а моя жена, как хорошая жена, свое время посвящала в основном мне, в то время как Энн обычно была такой спокойной и невозмутимой, что не отвлекала мое внимание от моего шляпного бизнеса. Но когда такая дочь внезапно начинает плакать и вздыхать, и проявляет общую нервозность, любой отец, независимо от того, как глубоко он погружен в свои дела, должен обратить внимание на своего ребенка.
Одна из потребностей успешного торговца шляпами — это спокойствие. Обычный продавец шляп должен быть невозмутимым. Он может купить шляпы, как бакалейщик покупает муку, и затем довериться рекламным объявлениям, чтобы продать их. Но я не таков. Продажа шляп для меня — искусство, а искусство требует спокойствия и сосредоточенности. Когда я покупаю шляпы, я не думаю о долларах. Нет, я думаю о носах и ушах. Чтобы быть в состоянии подобрать шляпу, идеально подходящую к ушам и носу покупателя, требуется чутье, а чутье проявляется тогда, когда разум безмятежен и тих. И ни у какого шляпника не может быть спокойствия на душе, в то время как его дочь томится от любви. Я создаю счастье вокруг и сам должен быть счастлив. Таким образом, я сказал моей жене, и я сказал ей это решительно: Энн должна стать счастливой.
Можете вообразить мой шок, когда моя жена, после необходимых расспросов Энн, сообщила мне, что Энн действительно влюбилась, и влюбилась в Валшингхэма Гриббса. Я был потрясен. И не потому что Гриббс никогда не покупал шляп. Плохие шляпы — общий порок человечества, и человек обойдет сто шляпников, прежде чем наконец приедет ко мне.
Однако неприятность была много больше. Меня поразило то, что Валшингхэм был законченным пьяницей. Как у нас говорят «подзаборным алкашом». Это — шутка, но я считаю, что шляпник имеет столь же хорошее право подшутить, как любой другой человек.
Так вот моя дочь влюбилась в Гриббса, не будучи с ним толком знакома, но, в целом, это ее дело. Впервые она увидела его, когда пересекала океан во время круиза (она путешествует, где хочет, мой бизнес позволяет ей это), и то, что Гриббс раскачивался и шатался, бродя по палубе, не произвело на нее впечатления, поскольку из-за качки шатало всех. Но когда она вернулась в Нью-Йорк и увидела предмет своей нежной страсти, который не мог вписаться в тротуар Пятой авеню, её постигло жестокое разочарование. Гриббс не мог стоять на ногах и на суше.
Я рад сказать, что моя дочь сразу поняла, что дочь первоклассного шляпника не сможет выйти замуж за алкаша. И, когда она поняла это, то стала грустной и раздражительной, таким образом создавая невыносимую атмосферу в моем доме, из-за которой я рисковал превратиться из шляпного маэстро в заурядного коммерческого шляпника. Дальнейшее исследование только усугубило ситуацию, поскольку, как удалось выяснить, Вэлшингхэм Гриббс не просыхал с момента смерти своего отца. Его постоянно шатало с двадцати лет. Для такого человека измениться практически невозможно. И, что делало ситуацию и во все безысходной: все говорило о том, что Гриббс не был ни «кабацкой рванью», ни «гулякой» — двумя классами мужчин, которые постоянно шатаются, в прямом и переносном смысле этого слова, в компании с закадычными собутыльниками.
Короче говоря, никто никогда не видел, чтобы Вэлш сделал глоток публично, и я был вынужден заключить, что он пьет один: «Один, но с неустанным рвением», как великий поэт, сэр Вальтер Скотт, заметил в одном из своих очаровательных стихов.