Удивительные метаморфозы бытия Аркадия Серошейкина

По дороге домой Аркадия сопровождало прекрасное сентябрьское небо. Он смотрел на него и будто шел только с ним вдвоем, как с давним другом. С самого детства Серошейкин был поражен его величием. Летом Аркадий часто забирался на крышу старого сарая и подолгу смотрел ввысь, рассматривая причудливые пуховые фигуры. Он представлял, как возьмет длинную-предлинную лестницу, приставит ее к облаку и нырнет в пушистую мякоть белоснежной перины, перебирая руками кусочки нежной ваты. Особенно нравились ему те дни, когда большие облака плыли необычайно низко, казалось, что еще совсем немного и небесный корабль опустится на землю.

«Неповторимое и неизменное чистое небо. На земле все меняется, а ты такое же, как тогда, когда увидел тебя впервые в детстве со своими сказками из белых облаков», – провозглашал Аркадий, открывая входную дверь, не замечая того, что, выйдя из автобуса, размышляет вслух.

Отсутствие Лиды дома избавило Серошейкина от собственного монолога. Он вспомнил, что сегодня четверг, а значит, Лида проводит дополнительные занятия после уроков и ее не будет еще как минимум часа два. Как же хотелось рассказать о случившемся, о том, что его роман попал в шорт-лист «Интерпрозы», о заветных словах редактора, что это «стоящая вещь», о «правде», которая открылась ему. Но чувство голода прервало высокие думы Серошейкина и он решил пойти поесть.

Пока Аркадий шарил в холодильнике, заглядывая в кастрюли и мисочки, почему-то подумалось, что они уже давно не замыкают входную дверь дома, поскольку замок постоянно заедает и стоит большого труда его открыть:

«Уж лучше оставить открытым дом, чем и вовсе в него не попасть. Но, с другой стороны, воров вроде бы нет. Да уж если кто решит залезть, так и замкнутая дверь не помеха. Да и что здесь воровать? – Аркадий окинул взглядом стареющую кухню. Правда, воровать было нечего. – Для собственного существования мне бы хватило и облезлой комнаты. Но Лида, которая любит, так верит в меня и никогда не попрекает за тот же сломанный замок, не просит лишнего. Разве она не достойна лучшего?»

От этих мыслей в груди Серошейкина разлилось нежное чувство благодарности к жене. Ему захотелось сделать что-то хорошее для нее, совершить какой-то высокий поступок, но что именно, Аркадий не знал.

Определившись с выбором между борщом и котлетами, Аркадий остановился на первом и на втором. Он выбрал из кастрюли три котлеты, положил на тарелку с кусочками вчерашнего хлеба, отмерил себе норму холодного борща и открыл свой старенький ноутбук, который давно жил на кухне. Серошейкин уже не представлял свою трапезу без чтения с экрана монитора. Это было больше, чем ритуал или традиция, это была острая необходимость. Читал он всякое: публицистику, критические отзывы преимущественно на свои произведения, классику, современную прозу – все, что могло уместиться в емкое слово «литература». Серошейкин словно питался этими текстами и можно было подумать, что еда без чтения уже не насыщала его.

Прихлебывая полной ложкой борщ и закусывая бутербродом с котлетой, он поглощал по очереди одну за другой рецензии на свое последние произведение. Некая К. К. отмечала резкий скачок роста качества текста. Другие говорили о невероятном эмоциональном напряжении при чтении рассказа, а кто-то и вовсе утверждал, что это произведение написано явно не Серошейкиным – уж слишком отличалась манера письма от других его рассказов. Часы отмеряли время. Аркадий въедливо, по многу раз перечитывал каждое слово своих критиков, находя в сказанном подтверждение своей новоиспеченной теории, и довольная улыбка расползалась по его лицу. Все это подстегивало Серошейкина к новым писательским изысканиям. Хотелось написать что-то большее, значительнее. Окрыленный успехом, он начинал и бросал записывать свои мысли, возвращался к прочитанным комментариям, будто там было зашифровано послание, которое он никак не мог отгадать. За этим делом он просидел до вечера, до тех пор, пока Лида не вернулась с работы.

Появление жены сопровождалось взрывом восторга Аркадия. Словно ребенок, он вскочил с табурета и подлетел к ней: «Лидочка, ты не представляешь, я все понял! Теперь я знаю. Мне сказали, что хорошо!»

Со стороны казалось, будто Аркадий уговаривал Лиду пойти на что-то страшное, тряся ее за локоть. Она стояла с сумкой на плече и пакетом в руках, а Серошейкин все лепетал, не давая вымолвить жене слово, про каштан, про предназначение, про «правду». Лида устало улыбалась и слушала, пытаясь понять суть рассказа.

К слову сказать, судьба Лиды была испорчена ее наивностью и патриархальным воспитанием. Она свято верила в семью, в свое предназначение, как хранительницы очага и верной спутницы для мужа до гробовой доски. Она верила, что любовь важнее всего на свете, никогда не думала о богатстве, потому что не в деньгах счастье. С такими взглядами Лиде в самый раз родиться бы лет двести назад, а в современном мире многие в ее адрес говорили: «Простушка».