Удивительные приключения дядюшки Антифера

Сен-Мало был когда-то островом, и, может быть, дядюшка Антифер сожалел, что не родился в то время, когда мог бы считать себя островитянином. Впрочем, каждый имеет право гордиться, если родился на этом берегу Армора[94], давшего Франции столько великих людей. Среди них — Дюге-Труэн[95], перед его статуей наш достойный моряк всегда почтительно склонял голову, проходя через сквер; Ламенне[96](дядюшка, правда, совершенно не интересовался этим писателем); Шатобриан[97], вместо произведений которого дядюшка Антифер знал только скромное, но величественное надгробье знаменитого писателя на острове Гран-Бей.

Дядюшке Антиферу Пьеру-Сервану-Мало было сорок шесть лет. Прошло полтора года, как он вышел в отставку, имея кое-какой достаток, что вполне хватало ему и его близким. Несколько тысяч франков годового дохода являлись результатом его плаваний на двух или трех судах, приписанных к порту Сен-Мало. Эти корабли, принадлежавшие торговому дому Ле-Вайиф и К°, совершали каботажные[98] рейсы вдоль берегов Ла-Манша, по Северному, Балтийскому и даже Средиземному морям. Еще до того, как дядюшка Антифер занял высокое положение капитана, он немало постранствовал по свету. Этот опытный моряк, смелый, предприимчивый, требовательный к себе и к другим, спокойно ставил свою жизнь на карту, не останавливался ни перед какими препятствиями и был упрям, как истинный бретонец! Тосковал ли он по морю, оставив его еще молодым?… Быть может, на его решение повлияло ухудшение здоровья? Никоим образом. Он казался высеченным из глыбы безупречного гранита с армориканских[99] морских берегов.

Чтобы в этом убедиться, стоит только на него взглянуть, услышать его зычный голос, почувствовать крепкое рукопожатие,— на это он не скупился! Представьте себе человека среднего роста, коренастого, широкоплечего. Его особые приметы таковы: большая голова кельта;[100] жесткие, как щетина, волосы; лицо обветренное и загорелое, сожженное солнцем южных широт; густая с проседью борода, обрамляющая лицо, словно мох на скале; глаза живые, черные, сверкающие из-под густых бровей, как кошачьи зрачки в темноте; крупный, длинный нос, суженный у переносицы и расширяющийся книзу; крепкие здоровые зубы, вечно держащие трубку; большие волосатые уши с отвислыми мочками; на правом ухе — медное кольцо с впаянным в него якорем; наконец, худощавое тело и крепкие ноги — надежная опора при любой качке.

Во всем облике дядюшки Антифера видна физическая и нравственная сила. Это человек железного здоровья, умеющий вкусно поесть и в свое удовольствие выпить, человек, которому по праву предстоит долгая здоровая жизнь.

Но какую раздражительность, какую нервозность, какую горячность таит в себе этот союз духа и плоти, сорок шесть лет назад занесенный в книгу церковного прихода под именем Пьера-Сервана-Мало Антифера!

И в тот вечер он опять бесновался, опять неистовствовал так, что крепкий дом содрогался; можно было подумать, что это к самому фундаменту подступил один из тех приливов, которые при равноденствии достигают пятидесяти футов высоты и покрывают морской пеной половину города.

Нанон Ле Гоа, вдова сорока восьми лет, приходилась нашему вспыльчивому моряку сестрой. Ее муж, простой крестьянин, служивший счетоводом в торговом доме Ле Байиф, умер молодым, оставив ей дочь Эногат. Дядюшка Антифер взялся воспитывать ее и добросовестно исполнял обязанности опекуна. Добрая Нанон преданно любила своего брата и трепетала перед ним, особенно когда на него находили очередные припадки ярости.

Эногат, очаровательная белокурая девушка с голубыми глазами и прекрасным цветом лица, умная, грациозная, более решительная, чем ее мать, давала иногда своему грозному опекуну отпор.

Дядюшка, впрочем, обожал свою племянницу, считал ее самой красивой девушкой в Сен-Мало и мечтал, чтобы она стала также и самой счастливой. Но, по-видимому, его понимание счастья не совпадало с тем, что думает по этому поводу прелестная Эногат.

Обе женщины появились на пороге комнаты: одна — с длинными вязальными спицами, другая — с раскаленным утюгом.

— О Боже, что случилось? — спросила Нанон.

— Моя широта!… Эта дьявольская широта!…— вскричал дядюшка Антифер и так хватил себя кулаком по голове, что этого не выдержал бы никакой другой череп, за исключением того, которым природа, к счастью, наградила нашего бравого моряка.

— Дядюшка,— сказала Эногат,— стоит ли так горячиться из-за этой широты и устраивать в комнате беспорядок!…

Она подняла с полу атлас, в то время как Нанон подбирала один за другим осколки разбитой вдребезги раковины, словно взорванной пороховым зарядом.

— Это ты ее разбил, дядюшка?

— Я, малютка… Если бы это сделал другой, ему бы не поздоровилось!

— Но зачем же было бросать ее на пол?

— У меня чесались руки!

— Эту раковину подарил нам брат,— сказала Нанон,— и ты не должен был…

— Ну, а что дальше?… Можешь твердить хоть до самого утра, что я не должен был…— все равно ее теперь не починить!

— Что скажет мой кузен[101] Жюэль? — воскликнула Эногат.