Хотите верьте, хотите нет, но к вечеру мы наткнулись на остатки нашего полка. Только теперь мы узнали всю правду об исходе битвы. Он был ужасен! Выступило нас шестнадцать тысяч, а вернулось семь тысяч, вместе с ранеными. Все остальные — значительно больше, чем половина, — полегли на поле битвы или очутились в плену. Я попробовал подсчитать, сколько деревень осталось без мужчин, если бы из них ушло девять тысяч, по большей части навсегда, но мне не удалось сделать этого. Знаю только, что их было бы сотни и сотни. Мысленно представил себе, как они уходили из своих халуп, плугов, от жен, от детей, направляясь куда-то далеко: словно шли в какую-то туманную бездну, и она поглощала их. Так вот что такое настоящая война!
Вечером мы с Пятиоким и Мотейлом нашли более или менее сносный приют в каком-то полуразрушенном имении.
В одной горнице, у которой еще уцелел потолок, мы развели на полу огоньки стали молча глазеть на него, — говорить никому из нас не хотелось.
Пятиокий еще раз как следует перевязал мне рану, да, половина уха осталась в пекле, — осмотрел также руку Мотейла, — у того не было ничего серьезного, — и мы собирались было улечься, когда к нам ворвался, словно поток в половодье, Криштуфек.
Задыхаясь от усталости, Криштуфек радостно сообщил нам о том, что ему посчастливилось встретиться с нами, и тут же выпалил: «Беда! Лейтенант Тайфл вернулся!». Он, мол, неистовствует, рыщет по лагерю и пытается во что бы то ни стало разыскать нас. Мы, как предполагает Тайфл, наверняка находимся здесь, и лишь только он поймает нас, то обязательно четвертует, повесит… И какими только ужасными смертями он, мол, не угрожал нам. Если бы ему удалось схватить нас, ничто не помогло бы нам и никто не спас бы нас, — особенно теперь, когда полковника Помпейо, к которому все обращались с жалобой и за помощью, уже нет в живых.
Я посмотрел на Пятиокого. Он не вымолвил ни слова, — только спокойно уложил плащ в ранец. Потом, спрятав на груди под рубашкой мешочек с деньгами, — долю из добычи Тайфла, выданную ему Мотейлом, — сказал:
— Пошли, ребята! Все это попахивает виселицей, а она-то не больно привлекает меня. Императору уже ничего не остается делать, как обойтись без нас. Мушкеты оставьте тут, — они будут только мешать вам. Заберите мундиры со шпагами и начнем служить сами.
Его слова все-таки немного смутили нас, — мы никак не ожидали услышать их от него, — ведь от побега из полка, от дезертирства, еще недавно он предостерегал нас сам.
Но когда мы выразили свое недоумение, Матоуш сказал:
— Если уж дезертировать, так сейчас самая подходящая минута для этого! Вам везет, я пойду с вами. У меня имеется мало-мальский опыт и в этом деле. Впрочем, я никого из вас не неволю; кто желает попасть в лапы Тайфлу, пусть остается здесь.
Последние слова Матоуша убедили нас. Мы собрались в одну минуту. Я первый подошел к Криштуфеку, чтобы поблагодарить его и попрощаться с ним. Следом за мной ему подали руку и остальные.
Мы вышли. На пороге, у полуразвалившихся дверей, все еще стоял и смотрел нам вслед единственный человек, который мог по-человечески разговаривать с нами. Я то и дело оглядывался назад, в его сторону.
Потом он резко рванулся с места и стал догонять нас.
Подбежав к нам, он остановил Пятиокого и сказал:
— Знаете что? Я тоже пойду. Все это осточертело Мне не меньше, чем вам. Когда вы выберетесь из лагеря, окажетесь у небольшого леска. Там подождите меня, — я живо сбегаю за своими вещами.
В ту ночь мы вчетвером покинули свой лагерь.
Мы стали беглецами, дезертирами…
Глава восьмая,
Опасаясь быть схваченными, мы перешли границу и направились в Австрию. К счастью, весна в этом году была очень ранняя, март выдался мягкий и погода вполне благоприятствовала нам. Кроме того, мы только теперь по-настоящему оценили, что среди нас находился такой бывалый спутник, как Матоуш.
Пятиокий часто выручал нас, когда мы натыкались на какой-нибудь отряд имперских солдат, ловко умел пробираться ночью по незнакомой местности — днем мы, как правило, спали, спрятавшись где-нибудь, и только вечером снова отправлялись в поход, — а главное, он шутя мог договориться с людьми, совершенно незнакомыми нам. Матоуш не только умел довольно прилично калякать по-немецки, но и мог снискать доверие даже тех, кто нередко убегал от солдат или набрасывался на них с вилами и мотыгами.
Мы скоро обнаружили, что, подобно нам, шатается повсюду уже несметное множество беглых солдат. Они ходили по двое и большими группами, наводя страх на крестьян. Вечно голодные, оборванные, привыкшие к грабежу, они, как волки-одиночки, — рыскали в поисках добычи, как волки, нападали: на безоружных людей и погибали, когда сталкивались с каким-нибудь мало-мальски превосходящим их вооруженным отрядом.