Удивительный мир Кэлпурнии Тейт

– С ума сойти! – Тревис прищелкнул языком и громко позвал: – Ко мне, собаченька!

Пес бросился обратно в кусты и исчез из виду.

Я строго сказала братишке:

– Не давать кличек, не таскать к врачу, не приносить домой. После Бандитки мы договорились: больше никаких диких животных.

– Он же не совсем дикий, только наполовину. Другая половина домашняя.

– Папа разгневается и пристрелит его. Точно пристрелит. И ты не должен его трогать, вдруг он заразный. Вспомни Носика. Обещаешь?

– Ладно уж… – уныло протянул Тревис.

– Слово?

– Слово!

В попытке отвлечь нас обоих от мыслей о койпесе я показала брату парочку настоящих звезд и планету Сатурн. Сработало не так чтобы очень.

Глава 16 Самая несчастная собака в мире

Пастушьи собаки каждый день приходят к дому за мясом и, как только получат кусок, скрываются, как будто им стыдно за себя. В этих случаях домашние собаки сущие деспоты, и даже самая маленькая из них кинется на пришельца и погонится за ним.

На следующее утро я проснулась до рассвета и на цыпочках прокралась в кухню. Залезла в кладовку, оторвала пару кусков от вчерашней индейки, завернула в вощеную бумагу, и вдруг появляется Тревис. При виде меня он испугался до полусмерти.

– Тревис, что ты тут делаешь?

– А ты что?

– Думаю, то же, что и ты. Давай скорее, Виола вот-вот придет.

Я поглядела в окошко – и точно, в тусклом свете видна Виола, шагает себе от хижины к загону для кур. Она встает раньше всех – яйца надо собрать, печку растопить, еды наготовить.

– Идет! – прошептала я.

Мы выбрались из дома и тихонько прикрыли за собой дверь. Вихрем пронеслись по дорожке и только за поворотом, вне зоны видимости, перешли на шаг. Перед рассветом всегда холодно, а никто из нас и не подумал накинуть куртку. Изо рта вырывается пар – верный признак, что скоро еще подморозит. Пахнет осенью. Как всегда на рассвете, завыла Матильда, соседская гончая. Странный прерывистый вой слышен по всему городу. Не свист пара, не городские часы: Фентресс будят петухи – и Матильда.

Возле хлопкоочистительной машины пока темно. Не забывая о водяных змеях, пробираемся по берегу до запруды. Собаки нигде не видно.

– Ну и что теперь делать? – говорит Тревис.

Страшная мысль приходит мне в голову: а вдруг пес ночью умер?

Будто читая мои мысли, Тревис спрашивает:

– Ты думаешь… он умер?

Может быть, мы опоздали всего на день? Может быть, доведенный до отчаяния, пес погнался за змеей, и та его укусила? Или раздутый труп застрял среди полузатопленных сучьев под мостом ниже по течению? Или…

– Вот же он!

Смотрю, куда Тревис показывает. Да, конечно, в двадцати футах от нас, за бетонной опорой, из подлеска, густо оплетенного лианами, высовывается коричневая мордочка и смотрит на нас… с надеждой.

Слава Богу! Мы – и пес – получаем второй шанс.

– Делай что хочешь, только не дотрагивайся до него, – шепчу я Тревису.

– Не буду, – Тревис разворачивает индейку и ласково бормочет: Хороший песик, иди сюда, поешь.

У пса течет слюна, он облизывается, но ближе не подходит.

– Брось ему мясо.

Тревис кидает еду на землю, но пес, без сомнения, припомнив все брошенные в него камни и бутылки, вздрагивает и скулит. Через мгновение он поворачивается и исчезает.

– Песик, ты куда? Поешь! – кричит вслед Тревис.

– Не волнуйся, брось подальше, и он ее найдет.

– Откуда ты знаешь?

– Это же собака – ну, наполовину. Он учуял индейку и вернется, как только мы уйдем.

Тревис сделал отличный бросок – почти все кусочки упали в двух шагах от того места, где исчез пес. Мы посидели еще, помолчали. Горизонт разгорался. Пес не появлялся.

Когда мы вернулись домой, Виола как раз била в гонг – завтрак. Звон затих, мы пошли на кухню вымыть руки.

– Кормили кого? – вдруг спросила Виола.

– Нет! – я успела ответить раньше Тревиса, он несомненно сказал бы: «Откуда ты знаешь?»

– Я вообще-то собиралась индюшку эту на обед подать, а теперь разве что на суп хватит.

– Ну и ладно, чем плох суп?

– Скажешь тоже, – сердито буркнула Виола и отмахнулась от нас полотенцем. – Пошли вон, у меня работы полно.

После школы мы прошли на дальний конец запруды глянуть, не заметим ли пса. Но нам не повезло. Несъеденные куски индейки так и валялись на прежнем месте, их уже успели облепить муравьи. Печально. Вот и конец всему.

Но оказалось, что это еще не конец. Я никак не могла выкинуть из головы несчастного пса. Я мучилась угрызениями совести. Вспоминала печальные карие глаза, виноватое выражение на морде, которое присуще каждой собаке, которую мучает человек – «вершина эволюции», «венец творения», главенствующий вид.