Удивительный мир Кэлпурнии Тейт

И я принялась ее расспрашивать. Детали, детали, детали. Она объяснила, что можно пойти в банк и положить на сберегательный счет совсем немножко денег. Банк будет их хранить, и тогда никакие братья-воры до них своими грязными лапами не дотянутся. И банк мне отдаст деньги обратно в любой момент, когда они мне понадобятся. И еще приплатят мне – это называется «процент по вкладу», объяснила она, – за право хранить мои деньги.

На следующий день я уже шагала по Главной улице, неся в банк свою сигарную коробку. Банк был чуть подальше хлопкоочистительной машины. Я никогда раньше не заходила внутрь банка и чуть даже не струсила, когда надо было пройти через величественные, обитые медью двери. Но я все же вошла и стояла растерянно на блестящем мраморном полу, разглядывая высокий разукрашенный потолок и начищенные плевательницы, ощущая эту торжественную тишину – атмосферу преуспевания и серьезных деловых отношений. Совсем не похоже на папину шумную контору.

С одной стороны – огромный стальной сейф с полуоткрытой дверью в фут толщиной. С другой стороны – дубовая, отделанная медью зарешеченная стойка. За ней два молодых человека – оба с усиками – считают деньги для клиентов. Во всем зале ни одной особы женского пола – ни взрослой, ни ребенка. В глубине зала, за огромным письменным столом сидит важный осанистый джентльмен в деловом костюме и курит сигару; он полностью погружен в серьезную беседу с клиентом. Тот сидит ко мне спиной, но я его сразу узнала. Отец. Важный мужчина при виде меня нахмурился и что-то сказал отцу. Папа встал и с озабоченным видом направился ко мне.

– Что ты тут делаешь, Кэлпурния? Дома все в порядке?

– Все прекрасно, папа, – я показала ему сигарную коробку и сказала: – Хочу открыть счет в банке.

Голос предательски дрожит. Как я это ненавижу, но не идти же на попятный.

– По-моему, это называется сберегательный счет.

Отец удивился:

– Зачем это тебе понадобилось?

Я тут же нашлась.

– Ты же сказал, чтобы мы сохранили наши деньги, вот я и подумала: тут самое надежное место.

Конечно, он сейчас спросит: для чего ты их хранишь? Лучше бы он не спрашивал. Не хочу с ним ничего обсуждать. Не сейчас.

К моему глубокому облегчению, он ничего такого не спросил.

– А, ну да. Я, впрочем, скорее имел в виду мальчиков, а не тебя, но вообще-то это прекрасная идея. Ты послужишь им отличным примером. Пойдем, я тебя познакомлю с президентом банка, и они тобой займутся.

Я сделала книксен и пожала руку важному президенту банка, мистеру Эпплби. Какой он надутый и самодовольный! С чего бы это? Надеюсь, не придется ему пожимать руку каждый раз. У него рука, как большая влажная рыбина. Мистер Эпплби велел мне написать на специальном листе бумаги имя, адрес и тому подобное, потом подвел меня к медной решетке. Я отдала свою сигарную коробку, и один из клерков тщательно пересчитал деньги. Получилось пять долларов пятьдесят восемь центов. Он записал эту сумму в маленькую голубую книжечку и протянул мне. Сказал, чтобы я хранила ее в надежном месте и приносила с собой каждый раз, когда хочу сделать «вклад» или «снятие со счета» и что «проценты» на мой «счет» будут начисляться четыре раза в год.

Мы с папой попрощались, выйдя из банка. Он отправился в контору, а я домой. Я прижимала к себе коробку с моей новой сберегательной книжкой. Я то и дело останавливалась, чтобы полюбоваться на красивую голубую обложку, на которой золотыми буквами было вытеснено «Первый национальный банк Фентресса». И запись самым разборчивым почерком – первый вклад пять долларов пятьдесят восемь центов. И множество пустых линеечек и колонок – там будут следующие записи о моем растущем богатстве. Круто!

Наши с Агги отношения немножко потеплели. Я то и дело старалась выразить ей благодарность за информацию о банке, а она в ответ рассказывала мне о своих «прибылях и вложениях», хотя я не вполне понимала, о чем она толкует. Мы сравнивали, как растут наши сбережения. Теперь, когда я знала ее секрет, она старалась со мной не ссориться. Я и не догадывалась, что она прячет от всех нас еще один секрет, куда более важный.

Примерно в это же время Тревис стал исчезать после ужина и не показывался до самого вечера. И так почти каждый день. Сначала я и внимания не обратила – вокруг столько братьев, за всеми не углядишь. Но как-то утром, по дороге в школу, я заметила, что он какой-то невыспавшийся, руки поцарапаны, на ногах синяки.

– Что с тобой, Тревис?

– Ничего.

– А это что? – я показала на царапины. – Ну, рассказывай.

– А, это… Вчера вечером были всякие проблемы с Грязнулей.

Я резко притормозила.

– Это Грязнуля тебя так отделал?

– Нет, конечно, нет. Он меня никогда не тронет! Это койоты.

– Койоты?

– Ну, не сами койоты, а кусты и всякое такое, пока я бежал.

– Объясни по-человечески, а то приходится из тебя каждое слово клещами тащить.

– Это длинная история, Кэлли.

– Начинай уже, – сил больше нет на эту тягомотину. – Я никуда не тороплюсь.

– Помнишь, ты мне сказала, что псовым надо быть в стае себе подобных, тогда они счастливы?

Ничего такого я не помнила, конечно.