Удивление перед жизнью

Пустынная, широкая и глубокая река. Такая глубокая, что нигде не установлено бакенов и пароход идет без фарватера. В капитанской рубке радарная установка, и ночью капитан ведет корабль, поглядывая на экран. За все время только несколько раз встречные баржи этой же или конкурирующей фирмы. Две компании обслуживают грузовые перевозки по Миссисипи, и только их суда я и видел. Ничего общего с Волгой, такой живой и веселой, полной белоснежных теплоходов, дизель — электроходов, старых, но изящных колесников, самоходок, плотов, барж и барок, моторок и парусников, лодок с подвесными моторами и весельных, нефтянок и байдарок, «ракет» и «метеоров», населяющих синий простор моей родной реки. Полна жизнь на Волге, глаз едва успевает ловить перемены. А над водой рыбаки — и с берега с удочкой и спиннингом, и с лодки на жерлицу и колодки, и на кружки, и люлькой, и бредешком, и на подпуск. И уйма купающихся.

А на Миссисипи ни души. Движемся, и кажется — плывем по Стиксу, по царству подземных теней. Ничего навстречу, ничего по берегам. Ни жилья, ни людей, только тянутся по краям ее темно — зеленые плантации сахарного тростника. Даже жутко, особенно вечером, когда темнеет.

Мне все не верится. Такое чувство, что когда-то здесь была жизнь, но произошла космическая или тектоническая катастрофа— и все погибло. Что-то от апокалипсиса. И это в бурной, бьющей кипящим кипятком Америке! Чувство гнетущее, навевающее мысли о смерти, о тлене, о гибели мира. Странно…

Вот навстречу плывет остров, больше нашего. Это конкурент толкает сразу сорок барж. Экая гигантомания! И помните, я сказал, что баржи меняют на ходу. Да, да, не надо останавливаться, терять время, а значит, и деньги.

На что похожа река вечером? На артерию подземного городского хозяйства. Это там, в огромных трубах, молча и быстро течет черный поток, течет во тьме и делает свое важное дело.

Ночью из темноты вдруг выплывает море огней на берегу — ярких, звездных, будто неожиданно проплываешь мимо дворца сказочного принца. Это завод. Чаще всего— химический. Они недалеко от реки, и огни их, возникающие в черноте неба, прекрасны. Хрустальные замки. Там жизнь.

Странно, вдоль реки нет не только городов, но и поселков. У нас всегда селились ближе к воде, этому необходимому источнику жизни. Видимо, в Америке сложилась другая традиция.

— Господа, — зовет нас господин Краймер, — идите на этот борт, сейчас будем проплывать мимо верфи, где строят атомные корабли и подводные лодки.

Это несколько неожиданно. Идем на другой борт. Никогда не видел атомных кораблей. Вот стоит один зверюга. Что это за стена на нем — отвесная, отделяющая нос от кормы, поперек корабля по самой его середине? А — а-а, это щит от радиации. А там мелькают еще какие-то зловещие штучки. Не люблю я их. Я же говорил, что с детства страдаю страхами… Ну их к лешему, эти атомные корабли и лодки! Едем мимо, и опять все тихо, плавно, торжественно и мертво.

Обед роскошный. Едим в столовой, где питается и вся команда, только не вместе со всеми, а после или до. Жаль. С командой мы не общаемся. То ли им запретили, то ли они сами почему-то не контактуются. Хотелось бы поговорить, но вроде и неудобно, еще сочтут за что-нибудь политическое. А было бы интересно. Но, кроме взглядов издали и исподлобья, ничего не встречаем. Ну, хоть посмотрим друг на друга, и то шаг вперед.

Помню, выступали мы с Катаевым и Фридой в Хьюстоне в Райе — университете. Ребята принимали нас, как говорится, на «ура», провожали до ворот целой гурьбой. Мы потом спросили ректора: ну как?

— Господа, самое главное, они убедились, что у вас тоже два глаза и один нос.

Вот так. Пусть и эти трудяги расскажут потом своим детям и друзьям: «Видели мы их — тоже два глаза и один нос».

Повар — негр в белом колпаке, этакое взбитое безе на голове, и в черных усищах. Тоже пират. Готовит вкусно — пальчики оближешь.

Заглянул на кухню:

— Можно пройти?

— Пожалуйста.

Огромные холодильники, электрическая плита, мойки, сушилки. Чистота у усатого негра сияющая. Сверкают и никель, и медь, и стекло, и пластмасса, и вся посуда. Иди, санитарная комиссия, смотри и отваливай обратно.

Стали посреди реки. Идет длинный цирковой номер. Отшвартовывают — пришвартовывают. Бегают, прыгают, лазят. Откуда- то из темной зелени сахарного тростника взлетают самолеты. Как правило, небольшие. Интересуюсь, спрашиваю.

— Это частные аэродромы.

В США частных самолетов более ста пятидесяти тысяч. Когда я впервые в жизни (кажется, в Лондоне) увидел в витрине магазина самолет — пожалуйста, заходи, плати денежки, завернут, — очень удивился. Надо же! Американцы мечтали после войны устроить широкую продажу вертолетов. Удобно — садись в своем садике на лужайке. Однако не вышло. Наладить дешевое производство вертолетов не удалось; стоит он сейчас шестьдесят тысяч долларов, а самолет — только шесть тысяч (в 1967 году). Но зато надо иметь свой аэродром. Это уж, прямо скажем, не каждому дано.

Сплотили баржи, акробаты исчезли за кулисами, наш остров плывет дальше.