Удовольствие во всю длину

– А она? – глупо спросил Володя, переводя взгляд со старой женщины на молодую.

– А она будет жить долго.

Баба Зина, так звали старушку, поднесла правую руку к левой, которой держала снимок, и провела поверх ладонью. Потом оттянула ее, словно раздувая меха гармошки.

– Видишь, как жизнь ее длится? – спросила она. – А теперь смотри.

Тот же самый жест осекся на расстоянии десяти сантиметров от фотографии.

– И что? – растерянно спросил Володя. – О чем это говорит?

– Ты сам попробуй, – предложила ему баба Зина. – Видишь, как от нее рука в размах пошла, и смотри, как от него еле идет. Как будто не пускает что-то.

Володя попробовал повторить манипуляции и задохнулся, засмущавшись непонятных пассов.

Он удрученно покачал головой, не смея оторвать взгляд от глядевшего на него брата.

– А теперь гляди, как твоя жизнь разливается. – Баба Зина от Володькиного плеча махнула так, что зашевелилась занавеска.

«Ну, хоть моя», – облегченно подумал Володя, но тут же стыд залил глаза слезами.

– Он, – начал говорить Володька и тут же подавился всхлипом. – Он же на десять… десять лет меня младше. Баба Зина! Как же… как же так!

– Ну, так вот, сынок, пришел человек, выполнил свою миссию и ушел.

– Какую еще миссию? – Теперь Володька держал в руке фотографию, всматриваясь в потухшие глаза брата.

Они сидели на диване друг против друга, и баба Зина придвинула к Володькиному заплаканному лицу свое – неожиданно молодое и светлое.

– Так бывает, что человек приходит только для того, чтобы свой род очистить, грехи его взять. Возьмет, сколько сможет, и уходит.

– Чьи грехи, чьи? – еле слышно произнес Володя, закрывая лицо руками.

– Ну чьи? – Баба Зина едва пожала плечом. – Твои, например.

– МОИ? – изумился Володька. – Зачем же ему мои?

– Тут никто не спрашивает зачем.

– Хорошо, – пытаясь успокоиться, заговорил Володька. – А если я сейчас поеду домой и…

– И что? – поддела подбородком баба Зина.

– И что… И свои грехи обратно заберу?

Старая женщина покачала головой.

– Ты пойми, Володя, каждый человек зачем-то на этот свет приходит. Ведь не грешить он приходит, не раздавать свои грехи направо и налево. Род большой, да и грехи эти не те грехи, о каких ты думаешь. И вот всегда находится человек в роду, который все это подчищает. Твой брат тихо умирает, спокойно, затухает, как свеча, а бывает так, что лютой смертью гибнут. И тоже миссию выполняя.

– Что ж, любая смерть – миссия? – зло посмотрел из-под слез Володя.

– Не любая. Есть и такие, которые только уменьшают время жизни для тех, кто «чистить» пришел.

Володька помотал головой, разбрызгивая слезы. Миссии, хуиссии, заебало. Брат действительно умирал. Мать, обеспокоенная его резко ухудшающимся здоровьем, позвонила из другого города и попросила сходить к знакомой бабе Зине, знавшей толк в таких делах и показать ей фотокарточку брата. Может, порчу навели – а ведь его ребенку только год всего исполнился. И вот на те – сходил, сука! Что ему теперь делать? А? Как теперь ему жить, что матери с отцом сказать? Поехать домой и обнять умирающего брата, шепнув ему, мол, держись, братан? Поцеловать три раза? Как теперь самому на ногах ходить и людям в глаза смотреть? Очистился за счет брата, теперь можно руками махать до самых занавесок! Я теперь здоров! Как бык! Я теперь могу жить в полную силу!

– Не плачь, сынок, не полегчает, – сказала баба Зина, спокойно глядя ему в покрасневшие глаза. – Прими с миром.

– У вас водка есть? – выдавил сквозь слезы Володя.

– Не надо тебе пить, – покачала старуха головой. – Только хуже будет.

– Кому?! – взревел Володька. – Брату моему?

– Тебе будет хуже. Давай я воды заговорю, чтоб не пил.

Она встала, вышла из комнаты и, пока Володя глядел на фотографию брата, который на самом деле выглядел старше него, вернулась с бокалом воды.

Встала перед ним, пошептала на воду, перекрестила ее три раза и протянула Володьке.

– Я все равно напьюсь сегодня, – зло сказал тот.

– Выпей это, – тихо сказала она.

– Все равно напьюсь, – повторил он и залпом осушил бокал воды.

Вода была обыкновенной, немного горькой на вкус.

Но это была не водка.

Володька встал и, сунув снимок брата в карман, пошел в прихожую.

Там он стал одеваться, как пьяный, не попадая в полусапожки.

Баба Зина молча смотрела на него.

– Спасибо вам, баба Зин, – хмуро сказал он, открывая дверь. Потом оглянулся: – А вы ничем не можете помочь?

Она отрицательно покачала головой. Затем произнесла:

– Ну вот отдам я ему свою силу, а сама с чем останусь? Да и не примет он ее.

Он вызвал лифт. Потом, не дожидаясь, побрел вниз.

Выйдя из парадной, он прошел колодец, открыл железную решетку и вдруг снова заплакал.

Он шел по улице, мимо прохожих, и слезы лились по его щекам.

Их разделяли десять лет разницы, и он не очень хорошо знал своего брата, возможно, даже не очень любил, – он попробовал сравнить, на что могла быть похожа его любовь, и заплакал еще сильнее. Нет ему прощения! Он не нашел сравнения.