Удовольствие во всю длину

Пока хозяин одевался, Бобик лихорадочно думал, что ему делать. Слепнуть он начал не так давно, думал, что протянет какое-то время, а тут – как серпом по глазам.

«Нет, нужно сказать, – решил он. – Он должен знать, что я не вижу».

– Сюда, – позвал хозяин, позвякивая металлическим замком поводка.

– Я ослеп, хозяин! – сказал Бобик в темноту. – Я ни фига не вижу! Мы не можем с тобой никуда идти!

– Да что же это такое, Роберт! – Судя по голосу, хозяин начинал сердиться и, в то же время, был немного растерян. Скорее, он сердился, чтобы скрыть свой страх. Только смутись, и собака первая почувствует твою слабость. – Ну-ка, иди сюда!

Бобик не знал, что ему делать. Он не мог ослушаться, но и не мог дать пристегнуть поводок. Ему захотелось, как в детстве, забиться под диван и сидеть там до вечера, вдыхая пыль.

Наступила тишина. Пространство вокруг было черным и враждебным, хотя и не агрессивным. Бобик ждал, вытянув морду в сторону хозяина, ждал, сам не понимая чего.

Вдруг он услышал какие-то странные звуки. Бобик навострил слух: да, сомнений не было, человек тихо плакал. Он всхлипывал и шмыгал носом. Его хозяин.

– Я всегда знал, что это когда-нибудь случится, – услышал Бобик старческий, надтреснутый, словно его уронили, голос. – Что когда-нибудь тебе надоест водить меня по улицам, быть моими глазами. Это трудно, я знаю. Нелегко жить чужой жизнью, быть привязанным к старому больному человеку, который даже мостовую не может перейти самостоятельно, не говоря уже о том, чтобы сходить в магазин или поехать в парк. Я понимаю, тяжело смотреть на своих собратьев, резвящихся в траве, не обремененных человеческими заботами. Ты служил мне верой и правдой пятнадцать лет, Роберт, это целая жизнь! Теперь ты устал, и я тебя понимаю. Но…

Он замолчал на пару секунд, потом продолжил:

– Но, Роберт, в последний раз! Пожалуйста, прошу тебя! Обещаю потом тебя не тревожить. Пусть я умру, если нарушу слово! Завтра ты будешь свободен, нет, даже сегодня! Честное слово, Богом клянусь! Только один последний раз.

Бобик стоял, не шелохнувшись: в кромешной тьме голос хозяина звучал настолько проникновенно, как никогда не звучал на свету. Бобику стало страшно и больно одновременно, он вдруг внутренним зрением увидел, что будет дальше, когда они выйдут на улицу и пойдут, натыкаясь на все невидимые препятствия, но это уже было не важно. И еще кроме страха и боли Бобик впервые ощутил любовь, которая, кажется, и состояла из этих двух чувств. Он сделал несколько шагов и уткнулся головой в колени хозяина.

– Не плачь, – сказал он ему. – Я готов.

– Спасибо, – прошептал хозяин, пристегивая к ошейнику поводок.

Потом они дошли до прихожей, все как всегда, хозяин открыл дверь, и Бобик первым вышел за порог.

Мой брат Иисус

– Сынок, – говорила мне моя мать, – не приставай к своему брату. Тем более что он пока не может ответить на твою любовь.

Не слушая ее, я обкладывал спящего брата резиновыми игрушками. Среди них были корова, свинья и попугай – у всех были имена. У самого брата пока не было имени – мои родители никак не могли его придумать.

– Как бы ты хотел назвать братика? – Наконец мать решила узнать мое мнение на этот счет.

– Иисус, – ответил я.

– Как?!

– Иисус Христос!

– Ты совсем глупый! – рассердился отец. – Не смей его так называть, это не смешно!

– Я буду! – упрямо заявил я.

– Мы тебя накажем! – родители повысили голос.

– Пусть!

– Ну, держись!

И меня впервые наказали за моего брата Иисуса Христа.

«Все равно буду так его называть! – твердил я про себя, глотая слезы. – Все равно!»

Брат рос болезненным и очень много плакал. Родители не спали ночами, меняя друг друга у колыбели. Они стали раздражительными и почти не замечали меня.

– Как он? – сразу на пороге спрашивал отец, приходя с работы.

– Тихо, – мать прикладывала указательный палец к губам. – Только что заснул.

– Ох, отлично! – облегченно вздыхал отец.

Тут же из спальни раздавался плач, и они обреченно спешили туда.

– Сил моих больше нет, – как-то сказала измученная мать отцу. – Иногда меня посещают ужасные мысли. Например, зачем мы завели этого ребенка.

– Ну что ты, что ты! – испугался отец. – Нельзя так говорить! Это… это…

Он замолчал, подыскивая подходящее слово, потом решительно произнес:

– Это грех!

Однажды, возвращаясь из школы, я увидел толпу на углу нашего дома. Оказалось, кто-то нашел закопанного младенца. Со всех ног я бросился домой.

Сердце рвалось, в висках бухала кровь, я едва не кричал от ужаса. В прихожей меня вырвало. В квартире было тихо, не так, как у меня внутри.

– Ты заболел? – склонилась надо мной мать.

Не отвечая, я прошел в ванную. Умываясь, я думал, что скажу ей, когда не обнаружу брата. Скажу, что все знаю, что видел толпу на пустыре за домом.

Брат мирно спал в своей кроватке.

Я подошел к нему и встал на колени.

– Иисус Христос жив, – выдохнул я и поцеловал его в щеку.

Грехи

– Твой брат скоро умрет.

Старая женщина держала в руках фотографию молодого тридцатилетнего парня, сидевшего на корточках и смотревшего прямо на них. Сзади, на фоне каких-то кустов, стояла его жена.