Удушие

Я хочу сказать – сколько можно выслушивать от всех, что ты жестокий, предвзятый враг, пока не сдашься и не станешь таковым. Я хочу сказать, козлом-женоненавистником не рождаются, им становятся, – и всё больше из них становятся такими благодаря женщинам.

Спустя какое-то время берёшь и складываешь лапки, и принимаешь факт, что ты женофоб; нетерпимый, бесчувственный, кретинский кретин. Женщины правы. Ты неправ. Привыкаешь к мысли. Сживаешься с тем, что от тебя ожидают.

Даже если ботинок мал, подожмёшься под размер.

Я хочу сказать, – в мире, где нет Бога, разве матери – не новый бог? Последняя сокровенная недостижимая инстанция. Разве материнство не осталось последним настоящим волшебным чудом? Но чудом, невозможным для мужчин.

И пускай мужчины заявляют, что сами рады не рожать, – всякая там боль и кровь, – но на самом деле, всё это тот же самый кислый виноград. Сто пудов, мужчины неспособны сделать ничего даже близко потрясающего. Выигрыш в физической силе, абстрактное мышление, фаллосы – все мужские преимущества кажутся уж больно условными.

Фаллосом даже гвоздь не забьёшь.

Женщины же сразу рождаются с куда большими потенциальными способностями. Только в тот день, когда мужчина сможет родить, – только тогда мы сможем начать разговор о равных правах.

Пэйж я это всё не рассказываю.

Взамен говорю, что мне просто хочется быть ангелом-хранителем хотя бы для одного человека.

“Месть” – неподходящее слово, но это первое, что приходит на ум.

– Тогда спаси её, оттрахав меня, – советует доктор Маршалл.

– Но мне не нужно вообще полностью её спасать, – говорю. – Я до ужаса боюсь её потерять, но если иначе – то могу потерять себя.

В кармане моей куртки по-прежнему лежит мамин красный дневник. По-прежнему нужно разыскать шоколадный пудинг.

– Ты не хочешь, чтобы она умерла, – подытоживает Пэйж. – И тебе не нужно, чтобы она выздоровела. Так что же тебе нужно?

– Мне нужен кто-то, кто умеет читать по-итальянски, – отвечаю.

Пэйж спрашивает:

– Например, что?

– Вот, – говорю, и показываю ей дневник. – Это мамин. Он на итальянском.

Пэйж берёт тетрадку, пролистывает. Уши у неё по краю горят красным от возбуждения.

– Четыре года отходила на итальянский по студенчеству, – сообщает. – Могу сказать, что здесь написано.

– Я просто хочу держать всё под контролем, – говорю. – А взамен – хочу оставаться взрослым.

Продолжая пролистывать тетрадку, доктор Пэйж Маршалл замечает:

– Тебе хочется держать её в слабости, чтобы всегда быть во главе, – поднимает на меня взгляд и говорит. – Звучит так, словно тебе охота быть Богом.

Глава 19

Чёрно-белые цыплята таскаются по Колонии Дансборо; цыплята со сплющенными головами. Есть цыплята без крыльев или только с одной лапой. Бывают цыплята вообще без ног, шлёпающие по грязи коровника на одних растрёпанных крылышках. Слепые цыплята без глаз. Без клювов. Урождённые такими. Дефективные. Родившиеся уже сразу с разбитыми маленькими цыплячьими мозгами.

Существует невидимая грань между наукой и садизмом, но тут её сделали видимой.

Речь не о том, что мои собственные мозги будут стоить большего. Вон, гляньте на мою маму.

Посмотрела бы доктор Маршалл, как они все тут кувыркаются. Я не о том, что она поняла бы.

Дэнни здесь же, со мной: Дэнни лезет в задний карман штанов и вытаскивает газетную страницу для частных объявлений, сложенную в маленький квадратик. Сто пудов, это контрабанда. Его Королевское Высокогубернаторство увидит – и Дэнни будет наказан вплоть до увольнения. На полном серьёзе, прямо на скотном дворе у коровника, Дэнни вручает мне эту газетную страницу.

Если не считать газеты, мы очень аутентичны, – ничего на нас надетого в этом веке словно и не стирали.

Люди щёлкают снимки, пытаясь забрать кусочек тебя домой в качестве сувенира. Люди направляют камеры, стараясь втянуть тебя в свой отдых. Каждый снимает тебя, снимает хромых цыплят. Все пытаются заставить каждую текущую минуту длиться вечно. Сохранить каждую секунду.

Из коровника кто-то булькает, всасывая воздух через бульбулятор. Их не видно, но чувствуется немая напряжённость кучки людей, присевших кружком, пытающихся удержать дыхание. Кашляет девушка. Это Урсула, доярка. Там такие густые пары плана, что кашляет и корова.

Здесь нам положено подбирать засохшие коровьи эти самые, ну, коровьи кучи, а Дэнни начинает:

– Почитай, братан. Объявление в кружке, – разворачивает страницу, чтобы показать мне. – Вот объявление, здесь, – говорит. Там одно объявление обведено красными чернилами.

Когда рядом доярка. И туристы. Тут не меньше триллиона путей, чтобы нас поймали. На полном серьёзе, Дэнни наглый как никто.

В моей руке ещё теплый от его зада листок, а когда я отзываюсь:

– Не здесь, братан, – и пытаюсь вернуть бумажку…

Только начинаю, Дэнни спохватывается:

– Извини, не собирался, то есть, тебя втягивать. Если хочешь, могу взять сам тебе почитать.