В коротком проблеске мамуля видела гору, не думая о лесозаготовках, лыжных курортах и лавинах, о поддержке живой природы, геологии тектонических плит, климатических зонах, пристанище под сенью или местоположении инь-ян. Она видела гору, не обрамлённую языком. Не заключённую в клетку ассоциаций. Она видела её, не глядя сквозь призму всех правдивых вещей, которые она знала про горы. Увиденное в том проблеске было даже не “гора”. Это не был природный ресурс. У той вещи не было названия.
– Вот и большая цель, – сказала она. – Найти лекарство от знаний.
От образования. От жизни внутри собственного разума.
Машины проезжали мимо по шоссе, и мамуля с маленьким мальчиком пошли дальше мимо горы, по-прежнему торчавшей на одном месте.
Ещё со времён библейской истории про Адама и Еву, человечество было немножко слишком умнее того, что пошло бы ему на пользу, рассказала мамуля. Ещё со времён как съели то яблоко. Её цель была отыскать если не лекарство, так хоть способ лечения, который вернул бы людям их невинность.
Формальдегид не помогал. И дигиталис не помогал.
Ни одна природная дурь не срабатывала нормально: ни курение мейза – шелухи мускатного или земляного ореха. Ни семена укропа, листья гортензии или латуковый сок.
По ночам мамуля пробиралась с маленьким мальчиком по задним дворам других людей. Она пила пиво, оставленное людьми для улиток и слизней, обгрызала их дурман, паслен и кошачью мяту. Она притискивалась к припаркованным машинам и вынюхивала их бензобаки. Откручивала крышку в газоне и нюхала масло обогревателя.
– Думаю, раз уж Ева смогла втащить нас в эту кашу – то я смогу нас вытащить, – говорила мамуля. – Бог вообще любит видеть энтузиастов.
Притормаживали другие автомобили: машины с семьями, набитые багажом и домашними собаками, но мамуля взмахом руки прогоняла их все.
– Кора головного мозга, мозжечок, – рассказывала она. – Вот где твоя проблема.
Если бы ей только удалось опуститься до использования одного лишь мозгового стебля – она была бы исцелена.
Всё стало бы куда выше печали и радости.
Не бывает рыб, страдающих дикими сменами настроения.
Актинии всегда хорошо проводят время.
Гравий хрустел и осыпался у них под ногами. Проезжающие мимо них машины создавали собственные тёплые порывы ветра.
– Моя цель, – сказала мамуля. – Не упростить себе жизнь.
Сказала:
– Моя цель – упростить
Она рассказала маленькому мальчику, что семена ипомеи не помогают. Она пробовала. Эффект не сохраняется. И листья сладкого картофеля не помогают. Как и златоцвет, экстрагированный из хризантем. Как и нюханье пропана. Как и листья ревеня и азалии.
После проведенной на чужом дворе ночи она оставляла надкушенным почти каждое растение, что после обнаружат люди.
Всякие косметические лекарства, рассказывала она, всякие там нормализаторы настроения и антидепрессанты, – избавляют лишь от симптомов большей проблемы.
Любая зависимость, говорила она, это просто способ лечения той же самой беды. Наркотики, обжорство, алкоголь или секс – просто очередной способ найти покой. Сбежать от того, что мы знаем. От нашего образования. От надкушенного яблока.
Язык, заявляла она, это всего лишь наш способ объяснить и развеять великолепие и величие мира. Разобрать. Рассеять. Она сказала, что люди сроду не могли мириться с тем, как на самом деле прекрасен мир. Как его невозможно объяснить и понять.
Впереди них по шоссе был ресторан с припаркованными вокруг грузовиками, большими по размеру, чем сам ресторан. Некоторые из новых машин, которые отвергла мамуля, стояли тут же. Доносился запах самой разной еды, которую жарили в одном и том же горячем масле. Доносился запах моторов грузовиков, которые работали вхолостую.
– Мы больше не живём в реальном мире, – сказала она. – Мы живём в мире условностей.
Мамуля остановилась и сунула руку в сумочку. Взяла мальчика за плечо и стала, глядя на гору снизу вверх.
– Последний раз одним глазком на реальность, – сказала она. – И пойдём завтракать.
Потом сунула в нос белую трубочку и вдохнула.
Глава 24
Если верить Пэйж Маршалл, моя мама прибыла из Италии уже беременная мной. Это было через год после того случая, когда кто-то вломился в церковь в северной части Италии. Всё это написано в мамином дневнике.
Если верить Пэйж Маршалл.
Моя мама сделала ставку на какой-то новый вид родильной обработки. Ей было почти сорок. Замужем она не была, мужа не хотела, но кто-то пообещал ей чудо.
Тот же самый кто-то был известен как кое-кто, укравший картонную коробку из-под кровати священника. В той коробке были последние бренные мощи одного человека. Кого-то знаменитого.
То была его крайняя плоть.