Уэллс. Горький ветер

Я не успел развернуться. Сильный удар пришелся мне в спину. Я упал лицом вниз на мостовую, расплющив нос о камни. Потекла кровь. Жуткая боль сковала тело, вырвав его из моего подчинения. Но я все же заставил себя двигаться. Промедление, быть может, заняло пару секунд, но я все же откатился в сторону, а в то место, где я только что лежал, впечаталась волчья лапа. Я выстрелил из заморозчика. Первый залп обратил волчью ногу в лед, второй проморозил его голову насквозь. Оборотень свалился на мостовую, а я уже был на ногах и мчался к заветному оружию. Я не замечал боли, схватил винтовку, прижал ее к груди и побежал назад. Я уже был возле машины, когда случайная пуля пробила мне живот, выплеснув спереди маленький фонтанчик крови. Я завалился за машину на руки Уэллса. Я уже прощался с жизнью, радуясь только тому, что успел выполнить свое задание. Я раздобыл оружие, которое, быть может, остановит Пастухов.

Штраус выхватил из моих рук винтовку.

Мне было тяжело дышать, словно я проглотил булыжник. Я метался взглядом по улице. Эта лихорадочность была первым признаком наступающей панической атаки, с которой я не справлюсь в сложившихся обстоятельствах. Мой взгляд скользнул по мертвому телу, находящемуся в нескольких шагах напротив, и зацепился за него. Я узнал Германа Вертокрыла, который сидел на мостовой, привалившись к стене дома. Стеклянные глаза с равнодушием взирали на поле битвы. Неожиданно вид покойника отрезвил меня. Камень в груди будто растворился. Я нормально задышал. В это время Гэрберт разорвал в районе раны рубашку и внимательно рассматривал выходящее отверстие. Вид раны ему понравился. Он одобрительно хмыкнул. Приподнялся, открыл дверцу машины и стащил с сиденья саквояж. Раскрыв его, он достал пузырек со спиртом и бинт. Вытащив пробку, он залил рану и вернул пробку назад. Мой живот охватило огнем. Я зло зарычал, хотя хотелось кричать во весь голос. А в следующее мгновение Уэллс уже бинтовал меня и говорил, что рана не страшная, пуля прошла навылет, ничего жизненно важного не задела. Эти слова и невозмутимость Уэллса придали мне сил.

Пока Уэллс занимался оказанием первой помощи, а я изображал из себя страдальца, Штраус ловко проверил винтовку на предмет патронов и исправности. Довольный осмотром, он заозирался по сторонам, пытаясь найти подходящее место под гнездо стрелка. Но ничего толкового не увидел. Требовалось небольшое возвышение, да так, чтобы не угодить под чужой огонь. Не найдя ничего подходящего, он вдруг проворно забрался на крышу автомобиля, распластался по ней, так что ноги свешивались нам на головы, удобно устроил винтовку в руках и стал целиться.

Мне казалось, что Уэллс вновь применил Ускоритель темпа жизни, потому что время вокруг словно бы замедлилось. Я выглянул из-за машины. Рана тут же отозвалась вспышкой боли от неосторожного движения, но я не обращал внимания. Я видел песчаный торнадо, носящийся по улице между сражающимися сторонами. Я видел мельтешение людей, в отчаяньи пытающихся убить друг друга. Я рассмотрел Двуглавого, который полководцем взирал на битву с высоты своего величия.

Выстрел прозвучал неожиданно.

Я увидел, как один из Пастухов резко дернулся, схватился за грудь и упал.

И в то же мгновение прозвучал новый выстрел, оборвавший жизнь второго Пастуха.

Оставалось еще трое Пастухов, но и то, что двоих уже нет, сыграло свою роль. На поле битвы наступил переломный момент. Островитяне вдруг один за другим стали останавливаться. Их лица, которые еще минуту назад пылали яростью сражения, вдруг искажались в недоумении. Они смотрели растерянно друг на друга и на теневиков, искренне не понимая, как они оказались тут, что забыли, почему в их руках оружие. Разум освобождался от подчинения чужой воле, и вот уже оказывалось, что они вовсе не хотели сражаться за профессора, проливать кровь и умирать. Это была чужая война, на которую их затащили насильно.

Но солдаты Хозяев теней и не думали останавливаться, то, что противник вдруг перестал оказывать сопротивление, придало им сил. И они с воодушевлением принялись уничтожать его. Началось настоящее истребление. Островитяне не понимали, что происходит. Сначала они просто растерянно смотрели на врага, который убивал их. Они пытались заслониться, пытались спрятаться друг за друга, но это не помогало. Когда же их товарищи один за другим начали падать замертво, островитяне стали огрызаться. Но ментального поводка очень не хватало. Он вселял им силы и уверенность, заставлял их действовать смело и профессионально. Сейчас, лишившись ментального управления, их сопротивление было вялым и неубедительным, пропитанным страхом. Этого было недостаточно, чтобы одержать победу. Этого было недостаточно, чтобы продержаться до того момента, когда в сражение вступят новые Пастухи. Больший ужас наводил на островитян песочный человек, который носился вихрем с одного фланга на другой, сея вокруг хаос, разрушения и смерть.

К тому же Штраус не терял даром времени и пристрелил последних Пастухов.