Уэверли, или шестьдесят лет назад

Подойдя к посту, который занимал отряд барона, они застали доброго и заботливого ветерана в неожиданной роли: выслав ночные патрули и выставив часовых, он читал оставшимся солдатам вечернюю службу епископальной церкви. Его голос был громок и звучен, и хотя очки у него на носу и вид Сондерса Сондерсона в военной форме, выполнявшего при нем роль причетника, были несколько смехотворны, однако тревожная обстановка и военная одежда слушателей, за которыми стояли оседланные лошади, придавали этому богослужению глубокую и суровую торжественность.

— Я сегодня исповедовался, пока ты еще спал, — шепнул Фергюс Эдуарду, — однако я не такой уж строгий католик, чтобы не помолиться с этим славным человеком.

Эдуард согласился, и они остались до тех пор, пока барон не кончил чтения.

— Ну, ребята, — сказал старик, закрывая книгу, — а завтра на врага с легкой совестью и тяжелой рукой. — Затем он ласково приветствовал Мак-Ивора и Уэверли, которые пожелали узнать его мнение о положении дел.

— Вам же известно, что по этому поводу говорит Тацит[388]: «In rebus bellicis maxime dominatur Fortuna»[389], что соответствует нашей поговорке «В схватке все дело в счастье». Но поверьте мне, джентльмены, этот генерал не мастер своего дела. Он сам расхолаживает несчастных ребят, которыми командует, держа их все время в обороне, что само по себе уже означает признание слабости или страха. Они будут лежать там на своем оружии в такой же тревоге, как жаба под бороной, в то время как наши молодцы встанут завтра утром свеженькими и бодрыми, чтобы идти в бой. Ну, доброй ночи. Только одна мысль меня беспокоит, но если завтра все сойдет благополучно, я посоветуюсь по этому поводу с вами, Гленнакуойх.

— Я почти готов применить к мистеру Брэдуордину характеристику, которую Генрих дает Флюэллену[390], — заметил Уэверли, когда они направлялись к своему биваку, —

Он, может быть, немного старомоден,
Но есть и ум и честь в шотландце этом.

— Да, этому человеку пришлось немало послужить на своем веку, — ответил Фергюс, — и порою никак не поймешь, как в него вмещается зараз столько здравомыслия и ребячества. Интересно знать, что его может так тревожить, — верно, что-нибудь связанное с Розой. Но слышишь, как англичане расставляют свои посты?

Раскаты барабана и пронзительные звуки флейты поднялись волной до холма, стихли, снова загрохотал барабан и потом окончательно смолк. Тут вступили трубы и литавры кавалеристов. Прекрасный и воинственный сигнал, присвоенный этой ночной церемонии, прорезал на несколько мгновений безмолвие и замер наконец, унесенный ветром, на высокой и скорбной каденции.

Друзья, добравшись до своего поста, остановились и осмотрелись, прежде чем ложиться спать. На западе небо мерцало от звезд, но ледяной туман, поднявшийся с океана, покрывал восточную часть горизонта и белыми клубами надвигался на равнину, где войска противника отдыхали при оружии. Их аванпосты продвинулись очень близко, до края большого рва у подножия склона. Они развели большие костры на различных промежутках друг от друга. Теперь эти огни бросали рассеянный и тусклый свет сквозь густой туман, окружавший их неясными кольцами.

Гайлэндцы, «как листья в Валломброзе», лежали плотно прижавшись друг к другу на вершине холма, погруженные, за исключением часовых, в глубочайший сон.

— Сколько этих храбрецов уснет завтра еще более беспробудным сном, Фергюс! — промолвил Уэверли с невольным вздохом.

— Об этом не надо думать, — ответил Фергюс, мысли которого были исключительно заняты военными делами. — Лучше вспомни о своем палаше и о том, кто тебе его дал. Думать о чем-либо другом сейчас поздно.

Успокоенный этим замечанием, справедливость которого трудно было отрицать, Эдуард попытался усыпить бушевавшие в нем противоречивые чувства. Сложив вместе свои пледы, они постлали себе удобную и теплую постель. Каллюм уселся у их изголовья (ибо в его обязанности входила личная охрана вождя) и затянул вполголоса бесконечную гэльскую песню со скорбной и однообразной мелодией, напоминавшей далекий шум ветра, и вскоре оба друга погрузились в глубокий сон.

Глава 47. Бой

Фергюс Мак-Ивор и его друг едва успели проспать несколько часов, как их уж будил посланный от принца. На далекой деревенской колокольне било три часа, когда они стремительно шагали к месту, где он провел ночь. Вокруг принца уже были собраны все старшие офицеры и вожди кланов. Охапка гороховой соломы, на которой он только что лежал, служила ему теперь сиденьем. Как раз в тот момент, когда Фергюс подошел к кружку, совещание окончилось.