Уэверли, или шестьдесят лет назад

— Мужайтесь, мои храбрые друзья, — сказал принц, — пусть каждый сейчас же станет во главе своего отряда; у нас нашелся верный друг[391]; он берется провести нас по узкой и окольной, но все же проезжей дороге, которая, заворачивая вправо, выведет нас через пересеченную местность и болота на твердую почву открытой равнины, на которой расположился противник. Когда мы преодолеем эту трудность, небо и ваши добрые мечи довершат остальное.

Это предложение было встречено общим ликованием, и каждый вождь поспешил приготовить своих людей к выступлению, стараясь соблюдать при этом тишину. Армия, взяв вправо от места бивака, скоро вышла на тропинку, тянувшуюся через болота, и стала двигаться поразительно быстро и бесшумно. Туман еще не добрался до холмов, так что некоторое время они могли идти при свете звезд. Но это преимущество было утрачено перед рассветом, когда звезды начали меркнуть и голова наступающей колонны погрузилась в океан тумана, катившего свои белые волны по всей равнине и по морю, окаймлявшему ее с востока. Пришлось встретиться и с некоторыми трудностями, неразрывными с темнотой и необходимостью идти всем вместе и не растягиваться по узкой, неровной и заболоченной тропинке. Однако для горцев, привычных к такой обстановке, все это оказалось несравненно легче, чем для регулярного войска, и они продолжали двигаться быстро и без остановок.

В тот момент, когда клан Ивора, следуя за идущим впереди отрядом, уже выбирался из болота, в тумане раздался оклик часового: «Кто идет?», хотя сам драгун оставался невидимым.

— Тише! — воскликнул Фергюс. — Тише! Не отвечайте, если вам дорога жизнь! Скорее вперед! — И они продолжали путь все так же бесшумно и стремительно.

Часовой разрядил свой карабин в сторону отряда. Вслед за выстрелом послышался стук копыт его лошади, пущенной в галоп.

— Hylax in limine latrat[392], — промолвил барон Брэдуордин, — этот негодяй поднимет тревогу.

Клан Фергюса вышел теперь на твердую равнину, где еще недавно колосились богатые хлеба. Но урожай был собран, а на пажити не было ни деревца, ни куста, ни единого предмета, способного ограничить видимость. Остальная часть войска уже выбиралась на твердую землю, как вдруг загремели барабаны, бьющие тревогу. Но горцы вовсе не собирались нападать неожиданно, так что этот признак настороженности врага и готовности его вступить в бой никого не смутил. Он только ускорил их собственные, впрочем весьма несложные, приготовления.

Армия гайлэндцев, занимавшая теперь восточный край широкой равнины или пажити, о которой мы уже неоднократно упоминали, была разбита на две линии, тянувшиеся от болота к морю. Первая должна была атаковать врага, вторая служить резервом. Немногие всадники, которых принц возглавлял самолично, оставались в промежутке между ними. Царственный искатель приключений даже выразил желание пойти в атаку лично во главе первой линии, но окружающие постарались отговорить его, и принц с большой неохотой отказался от своего намерения.

Теперь обе линии двигались вперед; первая была готова немедленно вступить в бой. Кланы, из которых она состояла, образовывали каждый нечто вроде отдельной фаланги, суживающейся спереди и заключавшей десять, двенадцать или пятнадцать рядов, в зависимости от численности ее состава.

Те, у кого было получше оружие и более знатное происхождение — а это сводилось к одному, — были выставлены впереди этих неравночисленных подразделений. Задние ряды напирали на передних, которые первыми должны были вступить в бой, и этим натиском помогали им не только физически, но и морально, вселяя в них пыл и уверенность.

— Бросай плед, Уэверли! — крикнул Фергюс, скидывай свой. — Мы заработаем себе шелка на тартаны, прежде чем солнце встанет над морем!

Со всех сторон люди уже сбрасывали пледы и приготовляли оружие. Наступила благоговейная пауза минуты на три. Каждый, сняв шапку, обратился лицом к небу и произнес краткую молитву. Затем, надвинув шапки на лоб, они двинулись вперед, сначала довольно медленно.

Уэверли в эту минуту почувствовал, что сердце у него бьется так, будто хочет выскочить из груди. Это был не страх и не боевой пыл, а скорее смесь этих чувств, какое-то новое глубокое ощущение, которое сперва ошеломило его и обдало холодом, а потом бросило в жар и довело до неистовства. Звуки вокруг него разжигали его воодушевление; волынщики играли; кланы устремлялись вперед, каждый своей мрачной колонной. По мере приближения к врагу их шаг все убыстрялся, а неясный говор людей постепенно вырос в дикий воинственный крик.

В этот момент солнце, взошедшее над горизонтом, разогнало туман. Пары поднялись, как занавес, и открыли оба сходившиеся войска. Линия регулярных войск приходилась точно против гайлэндцев, она сверкала всеми доспехами прекрасно оснащенной армии, а с флангов опиралась на пушки и конницу. Но вид их не устрашил нападавших.

— Вперед, сыны Ивора, — воскликнул Фергюс, — а то, чего доброго, первую вражескую кровь прольют камеронцы!

И его люди бросились вперед с устрашающим воплем.