Уэверли, или шестьдесят лет назад

— Что? — воскликнул Фергюс, внезапно останавливаясь лицом к Эдуарду. — Как прикажете это понимать, мистер Уэверли? Я, видимо, ослышался?

— Нисколько, Фергюс.

— Вы, может быть, хотите сказать, что раздумали породниться со мной и получить руку моей сестры?

— Ваша сестра отказала мне, — сказал Уэверли, — и не только прямо, но и с помощью всех средств, которыми женщины имеют обыкновение отваживать нежелательных поклонников.

— Что-то я не слыхивал, — ответил предводитель, — чтобы девушка отказывала человеку, одобренному ее законным опекуном, или чтобы этот человек брал свое предложение назад до объяснения опекуна с девушкой. Не думали же вы в самом деле, что моя сестра свалится вам в рот, как спелая слива, как только вам заблагорассудится его открыть?

— Если говорить о правах девушки отвергать искателя ее руки, полковник, — отвечал Эдуард, — то это вопрос, который вы должны выяснить с ней, а не со мной, так как я не знаком с гайлэндскими обычаями по этой части. Но относительно моего права принять ее отказ, не обращаясь к вам за посредничеством, скажу вам откровенно, не собираясь нисколько умалять общепризнанных талантов и красоты мисс Мак-Ивор, что я не взял бы в жены ангела с целой империей в приданое, если бы ее согласие было исторгнуто назойливостью друзей или опекунов, а не было бы дано по собственной ее воле.

— Ангела с целой империей в приданое, — промолвил Фергюс с горькои иронией, — вряд ли будут понуждать выйти за хххширского сквайра. Но, сэр, — прибавил он, меняя тон, — если за Флорой нет империи в приданое, то она ведь не чья-нибудь, а моя сестра, и этого, я думаю, достаточно, чтобы оградить ее от отношения, хоть сколько-нибудь смахивающего на легкомыслие.

— Она — Флора Мак-Ивор, — сказал Уэверли твердо, — а это в моих глазах, если бы я вообще был способен к какой-нибудь женщине относиться легкомысленно, служит для нее самой надежной защитой.

Чело Фергюса теперь совсем омрачилось, но Уэверли был слишком возмущен его неразумным тоном, чтобы предотвратить надвигающуюся грозу хотя бы малейшей уступкой. Во время этого краткого диалога они не трогались с места, и Фергюс, по-видимому, хотел сказать что-то еще более резкое, но, подавив свой гнев могучим усилием воли, отвернулся и мрачно зашагал вперед. Так как до сих пор они почти все время шли рядом, Уэверли продолжал молча идти в том же направлении, решив дать Фергюсу время одуматься и вновь обрести столь неразумно утраченное доброе расположение духа, но с твердым намерением не поступаться своим достоинством.

После того как они угрюмо прошагали около мили, Фергюс заговорил опять, но уже другим тоном:

— Дорогой Эдуард, я, кажется, погорячился. Но ты выводишь меня из себя незнанием светских приличий. Ты дуешься на Флору потому, что она вела себя как недотрога или фанатичка дома Стюартов, а теперь, как ребенок, ты сердишься на игрушку, которую только что требовал, заливаясь слезами, и колотишь меня, свою верную няньку, за то, что я не могу дотянуться до Эдинбурга и подать тебе ее. Если я и вспылил, то, будь уверен, и более спокойный человек мог бы взбеситься от такой обиды. Шутка сказать — неизвестно почему и ради чего порвать связь с таким другом, и это после того, как о вашей предстоящей свадьбе только и было разговоров по всей Шотландии! Я напишу в Эдинбург и все улажу, то есть, конечно, если ты на это согласен. Право, мне в ум нейдет, чтобы ты вдруг изменил свое доброе мнение о Флоре, которое ты мне не раз высказывал.

— Полковник Мак-Ивор, — сказал Эдуард (он вовсе не хотел, чтобы ему указывали путь, на котором он уже поставил крест, да еще и подгоняли в этом направлении), — я глубоко ценю предложенное вами посредничество, и, без сомнения, своей заботой вы оказываете мне большую честь. Но так как решение мисс Мак-Ивор было совершенно свободно и добровольно, а в Эдинбурге все знаки моего внимания были приняты более чем холодно, я не имею права, уважая достоинство вашей сестры и свое собственное, согласиться на то, чтобы ее снова беспокоили по этому поводу. Я бы и сам заговорил об этом раньше, но вы видели наши отношения, и я полагал, что вам и так все ясно. Если бы только я думал иначе, я бы уже давно переговорил с вами; но мне, естественно, не хотелось касаться предмета, равно мучительного для нас обоих.

— Превосходно, мистер Уэверли, — надменно произнес Фергюс. — Все кончено. Свою сестру я никому не навязываю.

— А я не намерен набиваться на новый отказ со стороны этой молодой особы, — в том же тоне ответил Эдуард.

— Однако же я наведу справки, — сказал предводитель, не обращая внимания на слова Уэверли, — и выясню, что моя сестра об этом думает: тогда будет видно, должно ли все кончиться на этом.

— Касательно таких справок — действуйте, как вам заблагорассудится, — сказал Уэверли. — Я уверен, что мисс Мак-Ивор своего мнения не изменит; но, если бы такая невероятная вещь и случилась, для меня вполне ясно, что своего решения я не изменю. Я говорю это только для того, чтобы предотвратить в будущем какое-либо ложное толкование моих слов.