Уездный город С*** (СИ)

Натан непроизвольно отступил опять, спустился с крыльца на ступеньку ниже, ещё, не отводя взгляда от вдруг ожившего строения. Посеревшие от времени брёвна его словно бы шли волнами, дом дышал и шевелился, и всё это — в могильной тишине. Казалось, кроме хрипов и стонов флейты, не осталось больше никаких звуков. Пропал город, шумевший совсем рядом, пропали соседние дома и трамваи, река и извозчики. Только старый, оживающий на глазах дом, чёрные ели и завывания флейты. Даже небо над головой, едва видное между тёмно-зелёными макушками деревьев, будто вдруг почернело, и от этого сделалось особенно жутко.

А потом по земле прокатился низкий, тихий стон, волной ударивший под колени. Брамс дёрнулась и взмахнула руками, пытаясь устоять, и плач флейты оборвался. А дом начал раздуваться, увеличиваться на глазах, словно нечто, запертое внутри, решило стряхнуть с себя неудобный деревянный ящик. Аэлита, опустив флейту, наблюдала за этим зачарованно, едва ли не открыв рот.

Титову понадобилось мгновение, чтобы оценить обстановку и сообразить, к чему всё идёт. Прыгнув вперёд, он смёл вскрикнувшую девушку, ещё несколько шагов сделал по инерции, с ней в охапке, уже падая; после — откатился за ближайшую ель, прижав Брамс к земле, обхватив её голову ладонями и закрыв уши, а сам зажмурился, лбом уткнувшись ей в плечо. Вещевичка возмущённо ахнула и набрала в грудь побольше воздуха, чтобы высказать поручику всё недовольство, но не успела.

Ярко вспыхнуло и громыхнуло — низко, резко, с оттяжкой, словно совсем рядом ударила молния. По земле под спиной прокатилась дрожь, и Аэлита сама уже испуганно вцепилась в поручика, крепко зажмурившись и боясь даже дышать. Охнула ель над головой, засыпая лицо вещевички иголками. Земля несколько раз вздрогнула, потом вновь что-то бахнуло — тише, но где-то совсем рядом, и сверху опять посыпался какой-то мусор.

А потом всё разом стихло. Мир замер в ожидании — будет что-то еще или уже можно облегчённо выдохнуть?

Аэлита выдыхать не спешила, только обеспокоилась — Титов лежал без движения. Вдруг с ним что-то?.. Но всерьёз испугаться не успела, потому что поручик завозился, перекатился на спину, сел, продолжая одной рукой приобнимать жмущуюся к нему девушку; да у Натана и выбора в этом вопросе не было, Аэлита вцепилась клещом.

— Брамс, прикройте уши, сейчас я буду ругаться, — проговорил мужчина с усталой насмешкой. Вещевичка, конечно, не послушалась, и даже китель не выпустила, но всё же немного расслабилась и обернулась на дом.

То есть на то место, где он недавно стоял, а сейчас — полыхали развалины. Нижние венцы пережили взрыв и остались на своих местах, крышу раскидало по округе, а прочие части стен ежовыми иголками торчали в стороны. Некоторые брёвна отлетели достаточно далеко; одно из них чудом не задело полицейских, спасла толстая старая ель — живое дерево не уступило мёртвому, даже не накренилось от удара. Печь почернела и покосилась, обрушилась труба и часть кладки, и выглядела она сейчас как одинокий обломанный зуб в грязном рту старого нищего.

К счастью, реакция поручика не подвела, от дома их отделяло несколько саженей, так что взрыв не навредил ни ему, ни вещевичке. Только в ушах малость звенело, саднило плечо — кажется, задело каким-то обломком или, может, ушиб при падении.

Над крышами уже тревожно выла сирена. Огнеборцы не мешкали: в наполовину деревянном городе любой пожар мог обернуться катастрофой. Но, кажется, не теперь; горело как-то удивительно слабо, особенно если принять во внимание, что дождя толком не было уже две недели.

А ещё через пару мгновений, словно по велению всё той же сирены, громыхнуло прямо над головами. Сидящие на земле сыскари одновременно вздрогнули, но тревога оказалась ложной: вслед за этим взрывом с неба хлынула вода, зашелестев вверху по плотным конусам еловых крон. Гроза подкралась так незаметно, что теперь казалось — возникла прямо над горящим домом, словно намеренно, чтобы не дать пожарным работы.

Титов стряхнул оцепенение, когда с ветки скатилась крупная холодная капля и шлёпнулась ровнёхонько на макушку. Вздрогнул, мотнул головой и принялся подниматься. Дело это оказалось трудное, очень уж мешал довесок в лице вещевички, однако оттолкнуть её рука не поднималась — Аэлита была явно на грани паники.

Да и, если уж совсем честно, не хотелось отпускать-то. И не только потому, что обнимать девушку было попросту приятно, просто Натану и самому вот так было спокойнее.

Нельзя сказать, что происшествие его по-настоящему напугало, но — всерьёз вывело из равновесия. Взрыв этот оказался настолько неожиданным, неуместным, что реагировать на него спокойно не получалось.