Уезжающие и остающиеся

– Так само вышло. Мы ведь только пугнуть хотели, как всегда.

Лёнчик объясняет:

– Собакинских пугнёшь, когда их мало, – они и улепётывают…

– Собакинские – слабаки, – поддерживает его чернявый. – Вот у них пляж, а ты скажи, кто у них плавать-то умеет?

Как будто Костя знает хоть кого-то из собакинских.

– Они и на турнике не могут, – злобствует чернявый. – Хотя у них площадка… В школе Максимов повиснет на турнике и ногой делает вот так…

– Да ладно тебе, Игорь же всё может, – перебил его Лёнчик. – И Андрей Еловых…

Чернявый нехотя согласился:

– Ну, только они двое.

И снова к нам повернулся:

– А тут гляжу – странные собакинские что-то. Дерзят нам…

– Ага, – подтвердил и третий их товарищ. – Мы думали, они забыли, с кем говорят. Пора напомнить… Это вышло…

Он задумался, припоминая слово.

– Это. Вот. Недоразумение.

Я уже поняла, что Лёнчик в их троице главный. Того чернявого, что лаял по-собачьи, а после удирал, Шуриком звали. Это оказался Катин брат. А того, что сзади напасть хотел, звали Серёгой Ужовым. У него было тонкое, красивое лицо. Длинные пушистые ресницы – хлопьями вокруг глаз. Такие ресницы – мечта любой девчонки.

С его лицом только в кино сниматься. Конечно, если бы оно было не такое глупое.

Серёга поймал мой взгляд, смутился. Буркнул:

– Сами виноваты. Надо было не молчать, что вы никакие не собакинские…

Нога у меня болела всё сильнее. Только что я могла на ней стоять и даже прыгать. Прыгнула же на этого… Серёгу… Но теперь до неё стало больно даже дотронуться. У щиколотки она опухла. Я села в траву и не представляла, как стану подниматься от пруда на холм.

Лёнчик предложил Косте как-то сцепить руки и сделать что-то вроде кресла для меня. Мне велел сесть к ним на руки и обхватить их за шеи. И так они двое, шатаясь, стали подниматься.

Пальма теперь шла рядом с нами, поглядывала на меня. Её не тянуло больше носиться…

Лёнчик был выше Кости, и кресло получилось неровное. И поднимался он быстрее. Они никак не могли подладиться в ногу. Лёнчиковы товарищи убежали в хозяйство, где они все работают. Они же только искупаться приходили.

Шли мы так – вверх и вниз, кто шёл, а кто ехал. Мне всё время казалось, что я сейчас свалюсь.

Я уже совсем было рот открыла, чтобы сказать:

– Пустите, сама пойду…

А после передумала. Если меня не надо будет нести, то Лёнчик, пожалуй, тоже побежит на свою работу. И они с Костей так и не помирятся. И не поговорят толком.

Хотя им и теперь было не поговорить, они только дышали громко, да Лёнчик иногда бросал Косте:

– Ты эту руку – ниже… Ты вот так держи…

И я думала: ещё немного он с нами побудет. Костя ведь так ждал, когда они встретятся.

На вершине холма остановились передохнуть. Лёнчик мотнул головой.

– Там – поле у Михал Григорича. Видите, где трактор ездит?

Костя спрашивает:

– Там – твоя работа?

Лёнчик кивает.

– Ну да, Михал Григорич каждое лето мальчишек нанимает. Дел-то в хозяйстве много, он сам себе целый колхоз…

– Кто сам себе? – спрашиваю.

Лёнчик смущается.

– Ну, это наши говорят, в деревне. У него и лошади есть…

Костя говорит:

– Так ты и на лошади можешь ездить?

А Лёнчик:

– Не знаю, я только на Рыжем ездил. Рыжий смирный, старик уже. Так мне всегда его и дают, а на других я не пробовал… Михал Григорич, он говорит, хочет спокойным быть за ребят, поэтому только Рыжего можно брать, а Стрелу нельзя. И я не знаю, умею я на коне верхом или на одном только Рыжем…

Костик только ещё что-то спросить, а Лёнчик сам спрашивает:

– А вы на сколько приехали?

Костя говорит:

– В пятницу – назад.

И вздыхает тяжко.

Как будто, если бы мы подольше оставались, он тоже бы с мальчишками стал в поле работать – за компанию.

Может, его и принял бы тот неизвестный нам Михаил Григорьевич. Костю бы научили грядки полоть и траву косить. А может, и на Рыжем бы дали прокатиться, Рыжий смирный. И Костя бы ездил на нём – только зачем, куда? Я толком не представляю. Люди здесь живут какой-то непонятной нам жизнью.

А Лёнчик что-то про нас не может понять.

– Подумать только, – говорит мне, – вы взяли и приехали в Липовку. Просто так – взяли и приехали.

Понятно же – мы не просто так. Мы с мамой. У мамы командировка. Но Лёне кажется, что мы какие-то особенные люди… Свободные как ветер.

19. Всё видно-слышно

Анна Ивановна во дворе была. Увидела нас – руками замахала:

– Ходите, где не нужно! Вот вас собакинские-то и отделали…

И смотрит на Лёнчика, чтоб он подтвердил: нечего далеко от дома уходить!

Лёнчик смешался:

– Это не собакинские, баб Ань… Мы не же знали…

Хозяйка поглядела озадаченно. Спрашивает Костю:

– Так что ж вы не сказали, что вы не собакинские?

И велела нам с ним в доме сидеть.

Лёнчик на свою работу пошёл.

Хозяйка тоже выскочила за калитку. И сразу вернулась с какой-то женщиной. Та прежде всего велела нам звать её «тёть-Светой», а после принялась ногу мою ощупывать.

Я сморщилась – думала, она сейчас её мять начнёт. Но тетя Света пробежалась по моей ступне и по лодыжке лёгкими пальчиками и сказала:

– Через день-два снова будешь прыгать.

И попросила у хозяйки лоскут, чтобы потуже перебинтовать.