Уфимская литературная критика. Выпуск 2

Феномен Байкова, аналитика которого идет впереди, в авангарде человеческой мысли (достаточно хотя бы того, что диагноз сумасшествия США он поставил почти на год раньше нобелевского лауреата Ле Карре), как особый фактор влияния на сознание людей в РБ и РФ, его крапивно-жгучие публикации в центральной прессе и вдумчиво-страстный анализ социального бытия в уфимских изданиях требуют особого осмысления и воссоединенности, совмещенности в сфере историографической.

Байков глубоко и трагично дискретен. Его вспышки и импульсы кажутся бессистемными, представляются метаниями познающего разума из стороны в сторону. На самом деле эта дискретность феномена Байкова, как ученого – вынужденное и вымороченное временем явление. Разделенность гуманитарных изысканий, их выпадение из общего аналитического проекта – есть лишь попытка торопливо объять необъятное, успеть за стремительным ходом времени, которое некому объяснить и некому анализировать.

Между тем, незамеченный с газетных страниц и журнальных полос мыслитель Байков работает над одним и тем же, но разнопланово-аспектным проектом – гуманификации социума, преодолевающей расщепленность времен и поколений. И здесь, в рамках грандиозного мега-проекта раскрывается духовная эволюция открытого всем влияниям, лишенного мрачного догматизма, и в тоже время удивительно самобытного, самозначащего философа. Человека, который сумел как никто до него ярко и научно донести тему психических корреляций в макрорациональных процессах, глубинно-психологический искажающий фактор оптимума новейшей истории, человека, который не побоялся заглянуть в мрачные глубины психоанализа – и вынырнул оттуда не только с упрощающей все систематизацией, но и сопутствующей социологической концепцией.

Человек, столь много сделавший для детализации коэволюционного процесса в недрах цивилизации – да и, чего уж таить – и для простой популяризации этой новейшей и актуальнейшей тематики. Кроме прочего, Байков явился, по сути, создателем принципиально нового научного направления, научно-философской дисциплины – виртуологии, или теории виртуальности. При этом основатель данной дисциплины впервые абсолютно точно и четко дал выверенное определение понятию «виртуальной реальности», в отличие от большинства академиков и профессоров, трактующих данный феномен упрощенно-неправильно и сводящих его всего лишь к компьютерной реальности.

Как мыслитель, Байков осуществил проект публицистического познания истины, оставив в стороне – и как недоступный, и как непопулярный – её монографический формат. Рывок к ясности, как преодоление сложных, непостижимых простым человеком форм, осуществлялся талантливым популяризатором творчески. Для Байкова сложное не есть некая высшая ступень простого, напротив, в его ясной и чистой концепции (если брать ВСЕГО Байкова, во вне-дискретном режиме) сложное предстает как элемент либо неистинности, либо недоработки.

Именно поэтому творчество Байкова в науке неразрывно связано с популяризацией, он немыслим только в кафедральном кругу, вне массовой аудитории, для которой он сумел развернуть лицом, не примитивизировав, важнейшие исторические и социологические вопросы.

Ещё одной стороной дискретности Байкова стала его непримиримая схватка с косностью и леностью научной мысли, его язвительное бичевание шаманящей и камлающей науки, отстающей от жизненного процесса, вместо того, чтобы идти впереди него.

Сам Байков – безусловно, лоцман по натуре и характеру, он впереди, на переднем крае бурного, водопадного низвержения эпохи, что зачастую профанизирует его исследования, мешает им, идущим слишком быстрой и дискретной чередой, разорвать порочный круг публицистичности, выйти на более фундаментальные формы.

Есть и весьма существенное идеософское смещение Байкова в структуре ценностных ориентаций: начиная, как исследователь подсознания, мрачных, демонических глубин человеческого бытия, ранний Байков в трудах того периода предстает как демонический искуситель древа познания, как деятель ядовитого скепсиса и сократической хтоногонии, с явным уклоном в софистические дебри эвристики. Стремительный взлет мысли в этих рамках, разработка проекта «человек-животное» на каком-то этапе переросли сами себя, произведя духовную эволюцию Э. Байкова в сторону православной патристики, хилиастической фундаментальности и духовного проекта «человекобожества».

Хтонический мир образов и логностических заданностей у Байкова сменяется более светлым миром высших сфер психической деятельности, попадающих теперь в сферу особого внимания ученого.

Для познавательного процесса важны как демоны, так и ангелы Байковской методологии, дискретность их – лишь видимый оптический обман, на деле все это – суть есть детали единого познавательного процесса в рамках грандиозной а-константной дуги сферического исследования гуманитарной сферы.