Уфимская литературная критика. Выпуск 5

Эта речь русского народа, кое-где в сельской глубинке еще звучащая временами, давно уже канула в лету на гигантских урбанистических просторах индустриально-постиндустриальной страны, да и воспринимается подавляющим большинством наших современников как анахронизм. Но вот с новой силой зазвучала она на страницах книги Михайлина и, поди ж ты, пробудила в генетическо-исторической памяти какие-то радостные от узнавания, щемящие сердце отголоски далекого эха – жизни наших предков. Будто, вырвавшись из цепких лап безумно-лихорадочного бытия левиафана-мегаполиса, ты очутился под сенью святого храма, окунувшись в его полутемную прохладу и торжественную тишину. И душа замерла на мгновение и затем, стряхнув с себя пыль повседневных забот и треволнений, в восторженном порыве запела, ликуя.

Родное, близкое, дорогое, забытое – вот тот эмоционально-душевный заряд, который несут прозаические строки Сергея Михайлина, простая и одновременно причудливая канва сюжетов его произведений. Нерасторжимую связь со своим народом, с Родиной, с ее прошлым, с ее природой – бескрайними полями и густыми лесами, голубыми речками и синими озерами – чувствуешь, пускаясь в полет чтения, паря в небе писательского вдохновения и образности.

Сюжеты рассказов Михайлина-Плавского разноплановы, но их объединяет одно – искренность изложения, правдивое изображение человеческой (подлинной, а не выдуманной!) жизни. По сути, это воспоминания творчески одаренной, удивительной по душевной красоте личности, как губка впитавшей в себя множество жизненных впечатлений и, более того (!), умеющей эти впечатления воплотить в красочные образы прозаического и стихотворного слова. В этом и кроется неподдельный талант писателя, творца – редкостная наблюдательность. Превосходная память и великолепное владение словом, вкус к литературной речи. Все это, безусловно, мы наблюдаем в творчестве Сергея Ивановича.

С какой любовью, симпатией и в то же время строгой, беспристрастной искренностью описывает он в своих житейских историях различные и многообразные жизненные ситуации, встречи с людьми, рассказы об их судьбах, случаи из трудовой практики и личной жизни. С каким дружелюбием и, порою, беззащитной откровенностью раскрывает перед читателями и потаенные, укромные уголки своей души, и подробности интимной жизни, при этом детали деликатного свойства выписаны с такой подкупающей естественностью и тактом, что не возникает и намека на скабрезность, вовсю используемую ныне многими не столь чистоплотными в языково-содержательном отношении коллегами Михайлина по перу.

Еще один немаловажный момент. Бывает трудно, описывая жизнь – такую, как она есть, – удержаться от соблазна назидательности, чем грешат подчас социальные прозаики-бытописатели, – ненужного морализаторского словоблудия и банального резонерства. По счастью, Михайлину удалось этого избежать. При всей своей достаточно выпуклой идейности и твердой мировоззренческой позиции, автор как бы оставляет за читателем право делать выводы – это личный выбор каждого.

В то же время, автор не кокетничает, не заигрывает с читателем, лишь славя советское прошлое, как это сплошь и рядом делают ура-патриотически настроенные литераторы. Трудовые будни рядового колхозника были тяжелы и беспросветны – что в жестокие тридцатые, что в застойные шестидесятые-семидесятые. Оттого и радостью-то единственной для мужиков (а то и баб) оставалось хлестать горькую, которую они гнали, несмотря на запреты властей и разнокалиберного начальства, из подручных продуктов. Чудовищное пьянство, поразившее русскую, советскую деревню, было не причиной, а следствием неустроенности жизни и той поголовной нищеты и нужды, имманентно присущей и перманентно продолжающейся как в досоветскую, так и в советскую эпоху и доселе. Так-то что царские, что советские, что постсоветские правители «любили» и «уважали» крестьянина – кормильца страны. Устами писателя Михайлина-Плавского глаголет горькая и суровая Истина.

Русский народ – народ-страдалец, но какую же на зависть всему миру благолепную, душевную, богоугодную культуру он создал – не взирая (а скорее вопреки) на произвол жестоковыйных властителей, гнет кошмарной бедности, бесконечные нашествия злобного врага и происки ненавистников Руси-России! Воистину – Святая Русь!.. И даже в грубых мужицких шутках, пошловато-простецких народных прибаутках, частушках и анекдотах, пронизанных духом здорового эротизма побасенках и лубочных историях – неизменно присутствует эта святость, эта святая простота и добродушная ухмылка наивности.