Уфимская литературная критика. Выпуск 5

Думаю, что если его адекватно осознать (он же тоже во многом подсознателен), то это будет хвала третьей цивилизации, переходной, российской. От нее, вероятнее всего, произойдет следующая (после традиционной и техногенной) цивилизация в истории человечества, еще неведомая нам. Вот будет время!

Жаль только – жить в эту пору прекрасную

Уж не придется – ни мне, ни тебе.

Что я не притянул ныне актуальную цивилизационную проблематику в голову, – может, в подсознание, – Наталии Мицкевич, убеждает ее другой рассказ «Сказка на ночь».

Здесь тоже сталкиваются элементы двух цивилизаций: традиционной (времен эпидемии чумы в средневековой Западной Европе) и… той, с которой начала «закладывается культурная матрица техногенной цивилизации». Причем, это одно и то же время: «Переломным событием, с которого начался отсчет эпохи Возрождения (Ренессанса), считают некоторые историки, стала катастрофическая эпидемия черной чумы, которая в четырнадцатом веке пронеслась по Европе».

Упоение традиционализмом сквозит в описании каждой подробности быта того времени. Но концентрируется – в пронзительной человечности, любви кухарки Лиины к своим господам и ответном к ней чувстве фрау Гуниллы. Не зря, кстати, при первом упоминании этого имени дается такая отсылка:

«а, к слову сказать, имя это герр фон Мейхерт выискал в старинной книге «Песня о рыцаре»…»

И не зря, представляется, акцентировано, что поваренное мастерство Лиина извлекала исключительно из своей памяти. Ей это искусство кто-то предал лично, не иначе.

Принципиально ей противопоставлена в этом отношении сменившая Лиину после смерти кухарка Грета. У этой был целый шкаф поваренных книг. (Вспомните Дракера и роль знания о знании рабочих приемов в торжестве техногенной цивилизации.) И Грета оказалась бесовкой с разноцветными глазами, источником Зла, повергшим местность в эпидемию чумы. Предвестием техногенной цивилизации оказывается образ Греты (как Сатана, будитель знания, – причина изгнания перволюдей из первобытного рая).

Но в прошлое Истории нет хода, а технологичность (образ нынешней действительности) – по рассказу зла. Вот вам и столкновение противочувствий, порождающее катарсис. А тот, будучи осознан, естественно приводит к идее еще небывалой цивилизации, на пороге которой мы стоим. Вот смутное переживание о ней и породило «Сказку на ночь».

Как и «Инструкцию по большому буму».

И все-таки – за Россию?

Во многом, казалось бы, противоположен «Инструкции…» рассказ Эдуарда Байкова «Невезение».

Тут киллер – интеллектуал: «с… тонкими чертами умного нервного лица», дело происходит в России: «Чё», «ништяк». В предыдущем рассказе весь сюжет пронизан (совсем по-русски) нравственными исканиями, а тут их – ноль. Хуже того. Обыгрывается модное мнение, что российские мафиози могут очки вперед дать итальянским и всяким другим прославленным заграничным. Это ж придумать надо: убить на виду у всех, да так, чтоб подумали, что это несчастный случай. А нравы! Чтоб президент «крупной торговой компании» убил конкурента выстрелом в лицо в упор «прямо у себя в кабинете»… И вызвал скорую помощь… Это ж насколько все у него схвачено, что так не боится?

Не карикатура? Или шутка?

Если нет, то нет никакой ценности в остроумии киллера. Какая разница, как убивать, если все везде схвачено. Никакого изящества в убийстве якобы сумасшедшим. Ну позвонит следователь по соответствующим заведениям. Нужно ж ему вписать фамилию убийцы? Ну определит, что никто из опасных не сбегал. Ну поймет, что сумасшедший это инсценировка. Ну и что? Позвонит президент торговой компании начальнику этого следователя, и дело будет закрыто. И в чем тогда контраст постепенной экспозиции и заключительной остроты, если «известно», что в России убивают людей на улице и – ничего?

Нет. Видно, тут шутка.

Вспоминается, как, кажется, Дибров брал телеинтервью у Сергея Бодрова младшего. Не романтизировал ли Сергей бандитов в своих «Братьях»? Тот отвечал: нет, там ирония.

Вообще-то, нечего слушать ответы автора. Его подсознательное не способно «сказать» больше и лучше, чем произведением сказалось. Да и слукавить он мог ответом. И все-таки… Если правда, в какой-то мере?

Зря, выходит, тогда висели по всей Москве рекламные щиты с патриотическим подтекстом и с таким текстом: «Наша гордость. Наш президент. Наш брат», – под фотографиями Майи Плисецкой, Владимира Путина и Сергея Бодрова младшего. Заказчики такой рекламы лишь утвердили народ в неправильном понимании бодровских боевиков.

А ведь какая прелесть была думать, что «Брат 2», например, для того и был снят, чтоб прозвучал этот сакраментальный текст, произносимый русским перед американцем: «Ты думаешь, главное – сила? Нет, главное – правда» (или что-то вроде, не помню точно).