Угль, пылающий огнем

Действительно, все то (или почти все), что мы называем сталинизмом, заключено в этой краткой и колоссально дьявольской фразе вождя. Но, оказывается, не Сталин сказал эти слова. Они принадлежат Анатолию Рыбакову. В этом признается автор книги «Роман-воспоминание».

Сталин и Гитлер — самые знаковые имена последнего трагического века нашего тысячелетия. Таких злодеев не ведало человечество от времен Ирода и Понтия Пилата до испанской инквизиции, я бы сказал, даже до Муссолини. Те убивали тысячи, десятки тысяч. Сталин и Гитлер уничтожали миллионы. Для Гитлера смерть была связана только с одной проблемой: окончательное решение истребления ненавистного ему племени и, конечно, неприятеля во время войны. Для Сталина смерть решала не одну, а все, именно все проблемы, потому-то он уничтожал прежде всего своих соотечественников, десятки миллионов, несравненно больше, чем вражеских солдат. Сталин всем своим существом понимал, что он, как глава государства рабов, не может существовать, если не будет убивать.

О Сталине писали и пишут много, нередко умно и талантливо. Но никто — никто! — не изобразил эту нечистую силу так, как Рыбаков. Вспоминал Каверин, которому Рыбаков (как и другим своим друзьям) читал главы еще неизданных, незаконченных «Детей Арбата»: «Провели вечер со Сталиным. Сталиным был Рыбаков».

Анатолий Наумович не сразу ощутил, что главное в его романе — фигура Сталина. Когда, в начале 60‑х, писатель предложил в Малеевке нам, своим приятелям, прочесть рукопись «Детей Арбата», мы были, что называется, потрясены правдой жизни, очарованы письмом, глубиной постижения персонажей, особенно женщин (что удается не всем), но Сталин при всей портретной живописи еще не был главной темой романа. Каким должен быть Сталин, автор понял в процессе работы.

Художник-труженик бальзаковской породы, он точности ради поехал туда, где родился его персонаж, — в Грузию. Можно себе представить, как после ликвидации культа личности обрадовались видные деятели республики тому, что известный русский писатель решил посетить Гори, маленький городок на границе с Южной Осетией, где жена сапожника зачала того, чьим именем были названы многие большие города бывшей русской империи. Побывал Рыбаков и в Баиловской тюрьме в Баку, где сидел будущий вождь. В книге, о которой идет речь, есть такое замечание автора: «Рассказчик должен быть участником событий или хотя бы свидетелем». Читая «Роман-воспоминание», мы видим, как автор напрягает все свои духовные (и даже физические) силы, чтобы его формула стала художественной явью.

Воспоминания, естественно, начинаются с детства. Автор родился на Украине в довольно зажиточной еврейской семье: отец управлял винокуренными заводами. Уже с первой страницы начинается первая боль: всегда испуганное лицо матери, искривленные в злой насмешке губы отца, который не любил своего сына, будущего писателя, и свою дочь, а дети тоже не любили и боялись его. В этих тяжелых, на редкость откровенных словах обнажается зачин тех бед, которые обрушились на юного автора.

Своих близких он изображает отлично. Вот дед со стороны матери: «У него было поразительной белизны широкоскулое лицо, оттененное черной цыганской бородой, и раскосые японские глаза с синими белками».

Дед был противником революции, а его сын Миша, дядя автора, — блестящий красный командир в папахе, длинной кавалерийской шинели, перетянутой ремнями, с шашкой и пистолетом на боку, со женящими шпорами на сапогах. Весь город им гордился — герой Гражданской войны, кавалер ордена Красного Знамени. Война кончилась. В Чернигове арестовали нескольких людей за спекуляцию. Им грозил расстрел. Миша, командир расквартированной в городе части, явился со взводом солдат в тюрьму и освободил самовольно этих мелких спекулянтов. Трибунал приговорил его к расстрелу. Останавливаюсь на этом событии, потому что оно и объясняет, и разрушает мысль автора: «Революция вошла в мое сознание, когда она утверждала принципы свободы и справедливости». Увы: утверждала, но ни одного дня не придерживалась этих принципов.

Раннее детство закрепилось в памяти писателя мягкими украинскими красками, огнем Гражданской войны, мелодией и вековой печалью еврейских молитв. А воспитываться он стал по ленинской формуле: «Нравственность подчинена интересам классовой борьбы пролетариата». Он считает, что Сталин исказил эту формулу, превратил ее в «нечто жестокое и бесчеловечное». Рыбаков ошибается: Сталин, среди прочих большевиков, самый верный продолжатель дела Ленина. Я еще к этому вернусь.