Угль, пылающий огнем

Вопрос. Скажите, пожалуйста, Вы всю жизнь прожили в литературе, и когда Вы вспоминаете вашу долгую жизнь в литературе, какой момент был самым главным, самым трудным, самым ответственным?

Ответ. Я писал не то, что было нужно советской власти, поэтому самым трудным и ответственным моментом моей жизни была вся моя жизнь. Я первую свою книгу стихов издал, когда мне было уже 56 лет. До этого я не мог издавать. Единственный редактор, который меня издавал, был Твардовский в «Новом мире». Но стоило ему напечатать одно мое совершенно не страшное, как говорится, стихотворение, как в «Известиях» были нападки на это стихотворение. Твардовский вызвал меня и сказал: «Отвечать не будем, печатать будем». Но когда я принес, отказал. Правда, вскоре опять пошло. Ну, а то, что я написал, полностью печаталось уже после того, как исчезла советская власть, в журналах. Все, кроме прозы, напечатано в книге «Семь десятилетий» в издательстве «Возвращение» — все это на самом деле писалось в течение 70 лет. Вот все, что я могу вам сказать.

Вопрос. Как известно, Ваша книга вышла с предисловием Иосифа Бродского 1, где он в чрезвычайно превосходных выражениях говорит о вашей поэзии. Что Вы можете сказать о стихах Бродского и его месте в русской поэзии?

Ответ. Я вас немного рассмешу. У меня есть детская привычка. Я считаю, кто в XX в. есть великие поэты, называю по алфавиту: Анненский, Ахматова, Белый, Блок, Бунин, Мандельштам, Пастернак, Ходасевич, Цветаева. Потом идет другая группа, которую я называю просто прекрасной — здесь Бродский на первом месте — по алфавиту. Бродский очень большой поэт, оригинальный, новый, смелый. Мы с ним не были знакомы, я его никогда не видел. Однажды я пришел навестить в больницу моего друга Анну Андреевну Ахматову. Оказалось, что она в палате, где восемь или двенадцать человек, и мне велели подождать. У нее кто-то сидел. Это был мальчик, рыжий. И я думаю, не был ли это Бродский. Потому что и мальчик, и рыжий. Насколько это верно, не знаю.

Вопрос. Трудно ли Вам было работать над эпосами различных народов, углубляться в историю этих народов?

Ответ. Я изучил персидский язык. Или таджикский — это один язык. Потому что мне поручили переводить Фирдоуси, и я решил изучить этот язык. Сейчас, когда мне пошел 91 год, я много слов забыл. Гуляя в доме творчества, я встретил молодых. Один из них меня узнал, заговорил по-таджикски. Я ему ответил. Теперь мне было бы уже трудно. Другие вещи в таджикском языке я переводил уже по подстрочнику. Подстрочник был научный. Очень много я перевел Махабхараты — индийского эпоса. Я приехал в Индию и был хорошо встречен — считалось, что я хорошо перевожу. Но я изучал грамматику. Мне трудно было изучать целый язык, но много слов я знал. Ведь первая моя работа была переводом калмыцкого эпоса, который был потом переведен на многие языки. Я тогда много слов изучил. Теперь забыл. Честно скажу, забыл.

Вопрос. Поддерживаете ли связь с Калмыкией?

Ответ. С Калмыкией я поддерживаю связь и они поддерживают связь. Мне присудили звание героя Калмыкии. Руководство приходило ко мне, мой ученик Кугультинов стал теперь первым поэтом Калмыкии. Вообще для меня Калмыкия — это молодость, моя первая работа, которая вызвала большой интерес в России. Когда праздновали юбилей 500-летний [1], приехали крупнейшие писатели — те, кто тогда считались крупнейшими писателями. Конечно, Фадеев как главный в Союзе писателей и другие. Это моя молодость и даже мое счастье. Я добавлю, что я это счастье отработал не только стихами. Когда началась война, я служил моряком на Балтике, но потом создали дивизию и меня вызвали. Я вступил в калмыцкую дивизию. Это было трудное время. Нас разбили. Мы попали в окружение. Об этом рассказывать тяжело, но мы вышли. Воюя, хитря, вышли. <…>

Выступление в октябре 2002 г. на открытии семинара молодых писателей «Ответственность текста» в Звенигороде. Публикуется по изд.: Полит. ру. Вып. от 2.4.2003, http://www.polit.ru/country/2003/04/02/613674.html.

¹ Книга С. И. Липкина «Воля» была подготовлена к печати И. А. Бродским, но предисловия не имела. На последней странице обложки были приведены фрагмент о С. И. Липкине из «Записок об Анне Ахматовой» Л. Чуковской, отзыв В. Аксенова и издательская аннотация.

Я ТАНЦЕВАЛ ЛЕЗГИНКУ

<Ответ на вопрос редакции «Полит. Ру» о дне смерти Сталина>

Мы жили с Василием Гроссманом у меня на даче в Ильинке. У Гроссмана дела тогда были плохи (его роман «За правое дело» был подвергнут разгромной критике). У нас в доме была женщина, которая топила печку. Вдруг она сказала, что слышала о болезни Сталина. Мы не поверили этому счастью, пошли на станцию, чтобы посмотреть, написано ли в газете, что он заболел. Когда убедились в этом, купили бутылку вина и тут же распили ее. Мы чувствовали себя абсолютно счастливыми. Значит, уже сдох! В тот день я первый и последний раз в жизни танцевал лезгинку. Вообще-то я не танцую.

28 февраля 2003?