Угль, пылающий огнем

Твои сомнения в логичности некоторых мест Ветхого Завета понятны. Ницше, наоборот (а его трудно упрекнуть в симпатиях к еврейству), считал, что Ветхий Завет куда лучше построен, чем Новый, потому что Новый Завет, по его мнению, создан людьми низшими, маргинальными, требующими уравнять всех перед лицом Бога, а всех уравнять нельзя, ибо есть сверхлюди, избранные, и вот иудеи, будучи логичными, себя назвали избранным народом, сверхнародом, их Ягве — только их и только для них. Излагал Ницше талантливо, но зыбко. Выход у нас есть один: верить. А если не верить, то шатко все: и неучастие Адама и Евы в споре Авеля и Каина, и чудеса пешего перехода по морю, и неопалимая купина. Ты возразишь: как же можно верить, не стараясь понять? Понять надо, но для этого надо сначала принять условия задачи. Понимаем же мы, что Анна Каренина и семейство Карамазовых суть плод воображения авторов, но мы верим, что эти люди существовали. И разве Дон Кихот, Гамлет, Хлестаков для нас менее явственны, чем Саддам Хусейн и Чаковский? Мы верим в существование тех, кто созданы творцами, почему же нам сомневаться в реальности действий тех, кто был создан Творцом? Впрочем, это вечная тема и она, в конце концов, плодотворна, потому что даже сомнения приближают нас к Богу.

А тебе я желаю, чтобы ты больше и сосредоточенней писала, потому что Бог тебе даровал Талант, а Божий дар — редкий дар.

Не пишу тебе о нашей жизни, об этом, наверное, пишет мама. Происходит катаклизм всемирного значения, рушится империя, начинается иной тип жизни на всей планете, но мы погружены в свои дела, и это естественно…

5. 3. 1994 г.

Здравствуй, милая Леночка!

Сейчас закончил чтение твоего плана (наброска?) будущей книги. Мне кажется, что книга должна получиться значительной, потому что значительны события, привлекшие твое внимание. Конечно, план — это только схема, чертеж, а разве можно судить по чертежу о произведении фигурной живописи? Думаю, что можно, ведь Пушкин сказал, что уже один план Божественной комедии есть создание поэтическое. Уже в твоем плане есть замечательные мазки, например, возглас нашего человека, впервые увидевшего Запад: «Неужели и они умирают!», или «Когда ты совсем один, это невыносимо, когда ты один впятером, — переносится легче», или страшное описание убийства евреев на Украине («действие ультразвуков на людей»), или блестящее описание картин — ангелов Рубенса, святого семейства Фра Филиппо Липпи, крестьян и Христа Берхема. Такого рода талантливые фразы — не единственное, что делает куски плана-чертежа — живописью: сцена смерти Сократа, история с неженатым братом, история шабес-гоя. В «Риме V» возникает Шахья — единственный (или еще Эрна?) законченный (и необыкновенный) характер в твоих набросках. И дальше — как только появляется Шахья — душа радуется: хорош! Очень рассмешил меня Алексин-Апоплексин 4. Высказывая свои впечатления от плана, я следую твоему мудрому совету: «Как проверить качество живописи? Переснять ее на черно-белую пленку». Здорово! Это я и делаю.

Мне не нравится твое болезненное, по-моему, стремление следовать за модой: нецензурные слова, отсутствие знаков препинания, заумное повторение слова или группы слов. Писатель никогда не должен следовать за модой, это первый признак бессилия, а ты сильна. На худой конец, можно стать законодателем моды, какими, скажем, у нас были Бальмонт, Андреев, Ремизов, Северянин. Таланты, конечно, но второстепенные, недолговечные. Писатель-прозаик — это тот, кто, как Бог, творит характеры, такие, что мы эти созданные словом характеры воспринимаем как живых людей. Ты сама пользуешься мифами греческими, иудейскими, индийскими, китайскими, шумеро-аккадскими, чтобы зримыми, плотскими стали для нас их персонажи. Такими долгожителями должны стать персонажи твоего будущего романа, иначе — ты проиграла. Использование мата — признак слабости. За исключением Алешковского и Вен. Ерофеева, это ни у кого не получается, ни у несомненного таланта Аксенова, ни у сомнительной Нарбиковой.