Угли войны

– Ваши власти будут добиваться твоей смерти.

Я сделал вид, будто мне все равно:

– Зато мы теперь не на разных сторонах.

Она ответила укоризненным взглядом:

– Ты, главное, береги себя.

– Постараюсь.

– И может быть, еще увидимся.

Я накрыл ее руку своей:

– Хотелось бы.

Я помог ей подняться по эстакаде в пассажирское отделение челнока, усадил в потертое, промятое кресло. Забросил костыли в багажный ящик над головой и присел на корточки в проходе рядом с ней.

– Ты знаешь, как меня найти, – сказал я.

Она кивнула:

– Свяжусь с Домом.

– Наверняка они передадут мне сообщение, где бы я ни был.

Мы снова пожали руки.

– Серьезно, – успокоил я ее, – ты не волнуйся. Пока я под защитой Дома, никто меня не убьет. Тем более теперь, когда на их стороне миллион новых кораблей.

– Надеюсь, – храбро улыбнулась она.

Напоследок она стиснула мои пальцы, а потом отпустила и, сложив руки на коленях, сказала:

– Иди уже.

Я выпрямился и подмигнул ей на прощание. А потом развернулся и вышел.

В своем экзоскелете я протопал по эстакаде в знакомые шумы и запахи «Злой Собаки». Чувство, которое меня охватило, я мог бы описать разве что как противоположность тоски по дому. Это была не родина и не край, где я закончу жизнь, но я чувствовал, что мое место здесь. И с этого места, с палубы тяжелого крейсера, нашедшего новый смысл жизни, будущее выглядело в миллион раз светлее, чем я когда-либо смел надеяться.

72. Злая Собака

Обследуя меня, корабли Мраморной армады заглянули мне в душу.

Они просканировали меня и увидели все сотворенные мной ужасы и все мои усилия загладить вину. Они знали, на что я готова, чтобы случившееся с Пелапатарном никогда не повторилось. Из предания, которое я рассказывала на ночь капитану, они узнали историю Дома Возврата и поняли, что София Никитас вдохновлялась их примером. В их глазах Дом был естественным наследником их мощи – организацией, которой они могли вручить свои ресурсы в уверенности, что она обратит их на благие цели.

Мраморная армада как единая сила могла бы сокрушить Общность. И даже вся Множественность не сумела бы выставить против нее объединенный флот сравнимой мощи. Направлять Армаду будет тяжелой ответственностью – и сейчас груз этой ответственности лег на мои больные, избитые плечи. Лишившиеся очажников белые корабли ждали указаний от меня. Они уловили мою преданность Дому и переняли от меня эту преданность. Они увидели мое отвращение к войне и причислили войну к списку своих забот. Они не допустят больше разрушительных действий, подобных тем, что я совершила на Пелапатарне, – и этот запрет относится не только к человечеству. Не знаю, сколько во Множественности обитаемых систем, но бьюсь об заклад: миллиона кораблей хватит, чтобы обеспечить свое присутствие если не во всех, то в большей их части. Ни расы, ни группировки не будут отныне прибегать к оружию как к первому средству. По всей галактике установится новый порядок – порядок, который полагается на мирную дипломатию, а не на «ятаганы» и военную силу.

Они будут спасать жизни. Будут приходить на помощь терпящим бедствие, независимо от расы, вида и национальности. И мир будет сохраняться под угрозой смерти.

Это было не идеальное решение, и мне не слишком нравилась мысль о полицейском государстве, но выбор у меня был невелик. Я согласилась на это, спасая свою шкуру. Но, если это избавит нас от новой войны Архипелаго, дело, может быть, того стоило.

Во всяком случае, пока мы не отыщем лучшего решения.

А сейчас нам предстояло приспосабливаться к новым правилам и пересматривать свои цели – как капитану Констанц придется переоценить свои поступки и примириться с тем, что она совершила.

Нелегко жить с мыслью, что ты намеренно отняла жизнь. Это я говорю как бывший военный корабль, созданный, чтобы убивать, не испытывая сожалений.

Я сожалела о необходимости убить моего брата Фенрира. Но не убей я его, он убил бы меня. С этим сознанием легче вынести раскаяние и оправдать свою роль в его гибели. А убийство адмирала Мендереса потрясло капитана Констанц до глубины души. Она до тех пор не подозревала, что способна отдать такой приказ. Правда, она позволила мне ранить незадачливых угонщиков из Северного и позже спустила меня на Фенрира, но убийство Мендереса ей, видимо, представлялось личным делом. И ее плохо утешало сознание, что она спасла от той же судьбы команду адмиральского корабля и что, прежде чем отдать смертельный приказ, перебрала все мыслимые варианты. Она не могла посмотреть в глаза Престону, который до возвращения на Камроз не выходил из лазарета, занимаясь ранеными и сам накачиваясь разнообразными седативными. Собственно, говорила она (не считая меня) только с Альвой Клэй, с которой, подозреваю, ощущала теперь некоторое невольное родство. Но бо́льшую часть времени, пока мы ковыляли к станции Камроз в окружении остроносых белых кораблей, капитан Констанц провела, свернувшись в спасательном плотике и пытаясь разобраться, что она сделала и чем, хотя бы в собственных глазах, стала.