Углич

Юшка, плюясь и чертыхаясь, пошел к. приходскому попу, но и тот отказал, сославшись на тяжкий недуг.

— Да ты румян, батюшка, как наливное яблочко.

— А я сказываю: недуг одолел!

Юшка забегал ко всем священникам, но всюду получил отказ. Особенно разозлил его бывший гончар, а ныне молодой поп Устиний, кой не стал притворяться, а напрямик высказал:

— О тебе, сыне, худой разговор по Угличу идет. Не богоугодное дело ты задумал. Не стану твой дом освящать.

«То дело Мишки Нагого. Злыдень треклятый!» — гневался Юшка.

Но Михайла Федорович попов не подбивал. Они сами не захотели служить скверному, не богоугодному человеку, кой, как не приехал в Углич, ни в одну церковь еще не заглядывал.

Пришлось Юшке входить в хоромы без старинного обряда.

* * *

Мария Федоровна гордилась своим сыном. Не размазня, умом тверд (не то, что пустоголовый братец Дмитрия, царь Федор), храбр и в делах решителен, порой даже дерзок. Весь в отца пошел, Ивана Грозного. Такой и надобен сейчас Руси, дабы его все татары, турки и прочие иноземные люди боялись.

Одно печально: падучая хворь[152] иногда на царевича находит. Местные лекари с ног сбились, поили Дмитрия всякими целебными настоями и отварами. Недуг стал не таким уж и частым, но волнение Марии Федоровны не исчезало.

— Еще годок, другой полечим, и хворь, как рукой снимет, — успокаивали царицу лекари.

Мария Федоровна надеялась. Надеялась, что к моменту кончины царя Федора, Дмитрий окажется в добром здравии. Руси нужен сильный государь. А пока… пока надо, скрепив сердце, перетерпеть все обиды Битяговского. Мария Федоровна была готова дьяка с его родичами на куски разорвать. И на мамку Василису Волохову она стала серчать. Надо ж чего придумала! Взяла да и выдала свою дочь Устинью за племянника Битяговского, Никиту Качалова.

Василиса сказывала во дворце:

— Рада за Устиньюшку свою. Дал ей Господь мужа доброго. Теперь бы и сынку красну девицу найти. Оси п-то у меня славный. И статью взял, и разумом Бог не обидел.

Голубила сына Василиса, Устиньей тешилась, а царица Мария недоброжелательно говорила:

— У Осипа твоего глаз недобрый, Дмитрий его чурается. Устинья же — дура, не жить ей в радости с Никиткой. Монастырь ее ждет.

— Отчего ж так, матушка царица?

— Никитка — родич Битяговского. А тот — злодей и ворог. Воцарится Дмитрий — дьяка на плаху отправит. Тут и Никитке несдобровать. Вот и наденет твоя Устинья куколь.

Невзлюбила царица Василису. О том Михайла Битяговский ведал и костерил Марию Нагую:

— Царица — ведьма. Государь Иван Васильевич никогда ее не жаловал, посохом лупил, зловредницу!

* * *

Солнечный полдень 15 мая 1591 года. Суббота.

Убийцы, не видя возможности совершить злодеяние втайне, дерзнули на явное, в надежде, что хитрый и сильный Годунов «найдет способ прикрыть оное для своей чести в глазах рабов безмолвных».

Царица, как повествует известный историк, возвратилась с сыном из церкви и готовилась обедать; братьев ее не было во дворце; слуги носили кушанье. В сию минуту боярыня Волохова позвала Дмитрия гулять на двор. Царица, думая идти с ними, в каком-то несчастном рассеянии остановилась. Кормилица (Ирина Жданова) удерживала царевича, сама не зная, для чего; но мамка (Волохова) силою вывела его из горницы в сени и к нижнему крыльцу, где явились Осип Волохов, Данило Битяговский, Никита Качалов. Первый, взяв Дмитрия за руку, сказал: «Государь! У тебя новое ожерелье». Младенец с улыбкой невинности, подняв голову, отвечал: «Нет, старое…». Тут блеснул над ним убийственный нож; едва коснулся гортани его и выпал из рук Волохова. Закричав от ужаса, кормилица обняла своего державного питомца. Волохов бежал, но Данило Битяговский и Никита Качалов вырвали жертву, зарезали и кинулись вниз с лестницы, в самое то мгновение, когда царица вышла из сеней на крыльцо… Девятилетний Святый Мученик лежал окровавленный в объятиях той, которая воспитала и хотела защитить его своей грудью; он трепетал как голубь, испуская дух, и скончался уже не слыша вопля отчаянной матери… Кормилица указывала на безбожную мамку, смятенную злодейством, и на убийц, бежавших двором к воротам: некому было остановить их; но Всевышний мститель присутствовал![153]

Обезумев от горя, Мария Федоровна, подхватив с земли валявшееся полено, накинулась на Василису Волохову.

— Это твой ублюдок Осип сына зарезал!

Полено заходило по голове Василисы; та упала, но царица продолжала ее избивать и кричать:

— Осип да Битяговские сына убили! Горе мне, горе!

Царицына челядь приволокла Осипа Волохова.

— Бейте злодея! Скликайте набатом народ! — приказала Мария Федоровна.

На дворе стало шумно. Пономарь Федор Афанасьев Огурец начал звонить у Спаса. Сполох поднял весь город.

Михайла Битяговский, делая вид, что ему ничего неизвестно, увидев мертвого Дмитрия, побежал к соборной колокольне. Взбежал на звонницу, но дверь изнутри была заперта. Закричал, загромыхал кулаками:

— Не булгачь, не булгачь народ!

Но Федор Огурец продолжал неистово бить в набат.

На площади избивали мамку Волохову и ее сына. Битяговский ринулся с колокольни вниз.