Угличское дело

— Добра тебе хотим… Государю нашему пособить. Как его только не кличут немцы и злые люди. Пономарь. Юродивый, а за тебя как бился. Отцу перечил. Когда бояре затеяли Мстиславскую ему просватать… Вместо тебя… Где только сил взял так за тебя сражался. Не по-царски поступил, но по любви.

— А я? Что же ты от меня хочешь? Чтобы я по любви?

— Вот еще… На такое мало кто горазд. Чтобы так делать, нужно и жить так. Я тебя о другом прошу. По-царски поступить.

— Может вы мне с Борисом и Овчину Телепнева подыскали?

— За этим дело не станет. Красавцев молодых жуй-жуй, не прожуешь.

— Нет, Мария. Грех это. Грех большой.

— Не мне тебя неволить, царица. Но подумай. Как не крепко мы держимся. Если промедлить Углич рванет и вырвет.

Мария отставила кубок с вином и добавила горько.

— Переспеешь ты скоро, Ирина… Тогда точно монастырь.

— Федор не позволит.

— Федор Иванович не позволит. — согласилась Мария. — Но царь Федор Иванович приговорить может. Понимай теперь, как оно выйти может…

* * *

Во дворце Нагих пытались обедать. За столом сидели царица Мария, лекарь Тобин Эстерхази. Лекарь ждал приговора царицы. А Мария вертела в руках тяжелую плоскую тарелю. На конце стола маялся, нервно греб руками толстую парчовую скатерть, царевич Дмитрий.

— Пусти, матушка.

— Не ел ничего вовсе… Такая служба сегодня была… Вам, конечно, служителям Лютера Люцифера не понять, что значит истинная вера. Говорят, в сараях молитесь?

— Чтобы мирское не застило, царица. — отвечал лекарь.

— Матушка…

Царица делала вид, что не слышит.

— А новый батюшка… Да чего кудряв и громогласен, отец Паисий… Куда нашему Огурцу… Паисий в Царьграде бывал. Надо позвать его вечером. Пусть расскажет.

Стоявший у поставца Степан спрятал улыбку после слов царицы.

— Матушка…

— Ведь неугомонный совсем. Два дня всего как пластом лежал… Что скажешь пан лекарь?

Тобин прокашлялся.

— Если царица позволит, то можно и погулять немного…

Царица медлила не долго.

— Волохова!

Дебелая мамка выскочила из-за стола.

— Все щеки набиваешь, не слышишь.

— Поклепы наводишь, царица.

— Замолкни! С царевича глаз не спускать.

Волохова охая и громко дыша побежала за царевичем.

— Погоди, царевич. Постой… Дитятко неугомонное.

* * *

— Степан! — наконец крикнула царица.

Степан сорвался от поставца и подбежал к царице.

— Сколь разговаривала? Какие тарели на стол ставить? Сухим рушником чищенные. В царском дому живете, а не в боярском сарае… Менять сейчас же.

Степан перехватил тарелю. Побежал вдоль стола, бросил тарелю на руки стольнику, который стоял у выхода на черную лестницу. Стольник поклонился, исчез за дверью.

— Юрка! Юрка! — заорал стольник. Лестница заскрипела. Наверх спешил нескладный холоп.

— Заменить. Чистую давай. — стольник ударил тарелей в грудь холопа.

— Ага. — холоп с тарелей побежал вниз и тоже орал на ходу.

— Минка! Гринька! Хряки ленивые!

Сойдя с лестницы, холоп остановился. Проорался немного. Прислушался и мелко перекрестился. Вытер тарелю рукавом своей грязной рубахи. Стольник открыл дверь, и Степан принял у него тарелю. В нижайшем поклоне донес ее до стола и поставил перед царицей. Тщательно все осмотрев, Мария заявила лекарю.

— А иначе никак. Все сама и сама. Никто не пошевелится.

Голодное брюхо лекаря, гнало в голову многосложные комплименты.

— Достоинства вашей милости широко известны и в Москве не забыты.

— В Москве… Я уж и позабыла как оно там в Москве… Иногда думаю, что только снилась она мне эта Москва.

— Вернетесь. — Эстерхази наслаждался верченой бараниной. Пока только глазами, а не при помощи вилки.

— Вся Москва выйдет вас встречать. Коленопреклоненная.

— Вашими бы словами… Степан.

Царица бросила на тарелю кусок печеного мяса и печеных овощей.

— Милость нашу для достопочтенного лекаря.

Степан подхватил царицын дар и потащил его лекарю.

Тобин Эстерхази скромничал и выдавал толстые комплименты.

— Мне и кусочка было бы довольно, ясновельможная. Московские кушанья есть, словно, кирпичи в животе класть.