Угодило зёрнышко промеж двух жерновов

А к концу лета 1973 – был схвачен «Архипелаг» гебистами, погибла Воронянская, – и я отчаянно дёрнул дальний взрывной шнур «Архипелага»[102]. А взорваться было – только тому, что́ расстарались мы в последнее время: немецкому да шведскому изданию. Главное же, англо-американское, решающее весь ход мирового общественного мнения, – вот, не оказалось готово. Только тут Карлайлы вернули Уитни перевод (который и содержался не у него, оказывается), и он кинулся работать. Только в октябре 1973 приехал Курто из Штатов, привёз Хеебу лишь 1-й том «Архипелага», неготовый, который ещё предстояло дорабатывать.

Вот так мы передали плёнку «Архипелага» в «верные руки». Как саранча налетела и поела плод доверчивой дружбы старших поколений, и память замученных.

И вдруг, чего нельзя было ожидать, я оказался на Западе. Энергичная дама, очевидно, забезпокоилась. Она была безупречна за подписью Хееба и пока я сидел в восточной клетке – а что теперь? Она не стала бездейственно ждать, но кинулась навстречу ожидаемой опасности: поехала в Европу искать встречи со мной.

А я первые несколько недель после высылки ведь не сознавал всего отчётливо, да многого пока и не знал. Ещё семья в Москве. Ещё висит судьба архива – удастся ли вывезти его? А тут – на второй же день в Цюрихе – телеграмма из Вашингтона: теплейшие поздравления и молится за прибытие моей семьи; знает, что даже в изгнании я осуществлю свою миссию; посетит родителей в Женеве в марте и надеется увидеть меня, Ольга Карлайл.

Не помню, когда я эту телеграмму увидел в ворохе и дошла ли до моего сознания, но следом письмо из Женевы: я уже у родителей, очень хочу с вами встретиться, могу приехать в Цюрих на несколько часов; и везу вам приглашение на годовой съезд американского ПЕН-клуба; и очень безпокоимся о Наталье Ивановне (Еве); и – ото всего сердца обнимаю вас, и мой муж и мои родители передают вам самый дружеский привет. И от отца её письмо: очень-очень просит, чтоб я принял дочь.

И я – забыл недавнее жжение? весь разрыв, их вероломное уклонение, затяжку «Архипелага», как они крылья нам подрезали? Да, уже год прошёл – грозный, сожигающий год, не тем я был занят, я забыл свою обиду, а в нынешнем вихре утерял даже в памяти или не сознавал ясно, что они заморозили «Архипелаг» из-за мирового копирайта. Да, казалось мне: взорвись американский «Архипелаг» в январе 1974, в двух миллионах экземпляров, как позже было, – да дрогнули бы большевики меня и выслать. Но сейчас уж что, всё равно ощущение победителя – и что тут считаться? все мы – близкие тайные сотрудники, всё можно по-хорошему, и отчего бы им сейчас не двинуть перевод «Архипелага» быстро, всем вместе? И написал: приезжайте.

Приехала. С остро-нащупывающей улыбкой. А я – уже запросто. Всё прошло как прошло, я не корил её прошлогодним письмом. Я попросил, чтоб она передала мне их редактуру 2-го и 3-го тома, – она извивистым выражением растянула, что – нет. Не дадут. (Ну конечно… Да была ли та «редактура»?) Я спросил: достаточно ли оплачены их с мужем труды? (У Хееба ещё не успел узнать, а сам он мне ничего не докладывал.) Она в колебании потянула: «Да-а, даже чуть больше». Ну хорошо, значит, в расчёте. (А она – выясняла, в разведке и был, очевидно, весь смысл её приезда: как я отношусь к её сделке с Хеебом, не начну ли трясти. Уже пять недель, как я общался с Хеебом, и какой же западный человек может вообразить, что я не поинтересовался состоянием финансовых дел? А мы с ним – ещё и до ноября не заговорим, не разберёмся.) И – ничего больше в той встрече не было, пустой час за чайным столом, я был как в сером тумане, не домысливая. Но всю эту встречу она потом ядовито изукрасила для своей книги моими якобы пророческими вещаниями командным голосом, изобразила меня взбалмошным психом, – урок мне, и всем: что никогда не надо лишних встреч с сомнительными людьми, давать им повод лжесвидетельствовать. Как вообще не надо было встречаться с Ольгой Карлайл никогда.

И в последующие месяцы ни к какому допереводу «Архипелага» Карлайлы, разумеется, не присоединились.