Угодный богу

– Ты помешанный, Хануахет! – со злостью выкрикнул бывший верховный жрец. – Я не хочу тебя слышать! Будь ты проклят всеми богами вместе со своим любимцем Амонхотепом!

– Бог один, Такенс, – спокойно отвечал старик. – И он знает, кто из нас прав, а кто поплатится за грехи свои и умрет бесславной смертью.

Такенс с ненавистью плюнул на землю и шарахнулся от старика, как от прокаженного Хануахет же некоторое время оставался на месте, с сожалением глядя вслед тому, кто был верховным служителем Амона, а затем продолжил свой путь туда, где закладывался город. На мгновение завеса пыли скрыла его, а когда ветер отогнал облако прочь, старика уже не было видно, будто никогда не существовало.

А мальчик, сидящий под обломанным самшитовым деревом, так был поглощен работой, что и не заметил всего этого, так же как и не знал того, что под древним выцветшим небом Египта разворачивается строительство новой столицы, оплота единого бога Обеих Земель, Атона – солнечного диска.

Глава 11.

Египет.

Прошло всего несколько месяцев, и вот уже Тотмий заслужил право делать портреты самых высокопоставленных людей Египта. В последнее время он трудился над изваянием Хоремхеба. И хотя работал он быстро, сам верховный сановник никак не мог дождаться конца своих мучений – ведь ему приходилось часами сидеть в одной и той же позе, облокотившись на ручки жесткого кресла. Тотмий тщательно трудился над портретом, уделяя особое внимание рукам. Ему хотелось, чтобы они отражали сущность человека. У Хоремхеба были красивые руки с длинными тонкими пальцами и узкими ладонями. Но для Тотмия это была лишь форма, он читал за нею холодную учтивость и презрение ко всему. Хоремхеб умело скрывал это на лице, не подозревая, что руки выдают его честолюбие. Тотмий бился над объемом. Кисти рук казались плоскими на широких ручках кресла, а при раскраске и вовсе могли превратиться в гладкие дощечки. Тотмий был настойчив и принялся утолщать ладони за счет ручек кресла. Хоремхеб, терпение которого и без того истощилось, видя, что конца этому не будет, не будет, не мог больше сидеть спокойно.

– Я устал и приду завтра! – с этими словами он встал и подошел к ваятелю, чтобы взглянуть на работу, и ужаснулся увиденным.

Руки статуи теперь больше напоминали звериные лапы, Тотмий, похоже, был этим доволен.

– Ты ослеп? – возмутился Хоремхеб, указывая на испорченные руки статуи. – Что ты наделал, недостойный чужеземец? Посмотри, как это грубо, как неправильно!

– Досточтимый советник, – спокойно начал он, снисходительно, как показалось Хоремхебу, глядя на своего собеседника. – Мастер – я и мне решать, как изображать те или иные части человеческого тела.

Слова чужого языка неуклюже срывались с уст скульптора. Их содержание и вид Тотмия, с которым он говорил, привели Хоремхеба в бешенство.

Привыкший обычно сдерживать чувства, сановник неистово побагровел, так что вздулись вены на шее и на лбу, и он, раздувая тонкие ноздри, прошипел сквозь зубы:

– Презренный! Как смеешь ты вступать в пререкания со мной? С моими словами считается двор и весь Египет!

– Прости, почтенный, – как ни в чем не бывало, учтиво склонив голову, отвечал Тотмий. – Я признаю твою мудрость и высокое положение. Но в моем деле ты не можешь советовать мне, простому ваятелю, как я должен работать, ведь я не лезу в твои дела и не наставляю тебя, как управлять страной.

На Хоремхеба было страшно смотреть. Он задохнулся от переполнявшей его злобы и некоторое время не мог вымолвить ни слова.

– Ты неслыханно дерзок! – наконец выдохнул он. – Кто позволил тебе сравнивать себя со мной?! – Хоремхебу с трудом удавалось не заикаться. – Ты… Ты хо-чешь, чтобы я рассказал о тебе фараону? Ты хочешь быть изгнан или жаждешь умереть? Хо… хочешь?

– Я лишь хочу, чтобы портрет был завершен, он мог бы получиться весьма удачным, – усмехнулся Тотмий, бросив взгляд на почти законченную скульптуру.

Хоремхеб, играя желваками, еще некоторое время с ненавистью взирал на скульптора, затем развернулся так резко, что чуть не свалил на пол свое незавершенное изваяние, и почти бегом удалился из мастерской.

Тотмий посмотрел на занавес двери, вздувшийся парусом от движения сановника, повернулся лицом к статуе, критически взглянул на нее и присел на скамеечку подле изваяния. Казавшийся совершенно спокойным, он правил линии пальцев; движения его были умелыми и точными. И вдруг руки его дрогнули, а сам он испуганно обернулся к выходу. Занавеска вновь надувалась парусом, как от порыва ветра. Но вот парус вытянулся в нижней части и из-под него показался гладкошерстный желтоглазый кот с черной кляксой на носу. Тотмий облегченно перевел дыхание и улыбнулся. Кот тем временем деловито подошел к скульптору и принялся тереться о его ногу. Тотмий, не глядя, провел ладонью по спине кота, потом встал и, думая о чем-то своем, далеком, отошел на несколько шагов от того места, где стояла незавершенная статуя, а кот все шнырял меж ног, стремясь прислониться к ним каждой ворсинкой своей шкуры.