Угол белой стены

— Какие же у вас есть основания полагать, что она связана с таким преступлением?

— Видите ли, в мои руки попало ее письмо. Там она прямо говорит об этом. Сейчас я вам его покажу.

— Не надо. Я его читал.

— Читали?…

— Да. Это письмо попало к вам после ее ареста, кажется?

— На следующий день. И она там, если помните, надолго прощается со своим драгоценным.

— Значит, вы ее арестовали только за продажу кофточек? Более веских оснований у вас тогда не было? Но кофточки, по вашим словам, были только поводом. Что же было причиной ареста?

Сергей сознательно обострял разговор. Арест Сокольской был произведен явно неосновательно. Надо было заставить этого самоуверенного человека признать не только свою ошибку, но и справедливость наказания, которое за ним последует.

— Ну, сначала ее арестовали за спекуляцию, конечно, — сердито ответил молодой следователь.

— Почему же спекуляция? Ведь она продавала свои собственные кофточки. Сколько их у нее было?

— Две…

— Новые, только что купленные?

— Не совсем новые…

— Это вы называете спекуляцией?

— Но у нее не было разрешения. И она себя хамски вела.

— Допустим. Что же, кроме ареста, вы не знаете других мер воздействия? Ведь у нее есть прописка, она работает и раньше никогда не привлекалась к ответственности.

— Но вы же видите, какие у нее связи! И она тоже понимает, что ее арестовали не за кофточки.

— Не понимает, а подозревает, опасается. И может быть, опасается напрасно. Вы же пока ничего не знаете. И что значит «тоже»? Вы-то ее арестовали именно за кофточки.

— Я сразу почувствовал, что за этим стоит кое-что поважнее.

— Ах вот как. Значит, истинная^: причина ареста — ваши предчувствия?

— Ну, знаете, товарищ полковник. Так можно смазать любое дело.

— Так можно дойти до серьезных нарушений законности. Сколько дней прошло с момента ареста?

— Шесть дней.

— Ну и что вы добыли за это время, какие улики?

— Пока в общем… Ничего нового. Но…

— Скажите, — медленно произнес Сергей. — На вас лично не произвело впечатления это письмо? Просто так, по-человечески?

— При чем здесь «по-человечески»? — нервно усмехнулся следователь. — Это же серьезный уличающий документ.

— М-да. — Сергей потер подбородок и неожиданно спросил: — Вы читали Кони?

— Анатолия Федоровича? Еще бы! Выдающийся судебный деятель.

— Так вот, еще Кони писал, что дневник или письмо молодого человека «очень опасное в смысле постижения правды доказательство». Вы допрашивали Сокольскую по поводу этого письма?

— Конечно.

— Что она говорит?

— Она, видите ли, оскорблена и вообще не желает говорить.

— Понятно. Ну так вот, — закончил этот тягостный разговор Сергей. — Дело немедленно прекратить. Получите, взыскание за необоснованный арест. С прокурором я поговорю сам. А на будущее советую помнить: перед вами всегда человек с нелегкой, как правило, судьбой, человек со своими мечтами, планами, любовью. И первая ваша мысль должна быть: «А если он не виноват?» И потом уже попробуйте ее опровергнуть фактами, уликами, а не ощущениями. Вот когда вам это удастся, тогда возбуждайте дело против него. Только так. Вам ясно?

— Ясно, товарищ полковник, — хмуро ответил молодой следователь.

— А теперь вызовите Сокольскую. Я сам ее допрошу. Без вас.

— Слушаюсь.

Оставшись один, Сергей задумался. Допрос девушки теперь значительно осложнялся. Этот следователь все испортил. Как теперь заговорить с ней о письме?

Сергей раскрыл папку с делом. Поверх всех бумаг там лежал знакомый конверт. Вынув письмо, Сергей еще раз пробежал его. И, как ни странно, именно это письмо, вернее, сам тон его, подсказало Сергею единственно, пожалуй, возможное направление предстоящего разговора.

Черт возьми, девчонка, видимо, немало пережила. Она по-настоящему любила этого человека. Мало того, она продолжает его любить, несмотря ни на что. А как же Гусев? Что произошло между ними? И эта ее решимость за все ответить и дальше жить честно. И намерение отомстить. А потом это прощание, поцелуи. Да, плохо ей сейчас, трудно. Вот она и мечется, и не знает, на что решиться.

Сергей курил, задумчиво глядя в окно.

За стеклом, касаясь его бесчисленными глянцевато зелеными лепестками, протянулась ветка какого-то незнакомого дерева. Самого дерева видно не было. Только эта тонкая, дрожащая на ветру ветка. Она казалась совсем слабой, но удивительно упругой.

В дверь постучали.

Милиционер ввел невысокую светловолосую девушку в синей кофточке и серой коротенькой юбке. Красивое лицо ее выражало враждебность, глаза чуть покраснели, бледные, видимо привыкшие к помаде, губы были плотно сжаты.

— Садитесь, пожалуйста, — сдержанно сказал Сергей и, обращаясь к милиционеру, добавил: — Вы свободны.

Тот молча козырнул и вышел.

Девушка опустилась на стул возле стола. Она сидела очень прямо, в напряженной позе, сложив на коленях руки, и выжидающе смотрела на Сергея.

— Давайте познакомимся, Дина, — сказал Сергей. — Моя фамилия Коршунов, я…

— У меня тоже есть фамилия, товарищ Коршунов, — резко отчеканила девушка.

— Извините. Просто вы мне годитесь в дочери, поэтому я назвал вас по имени.

— И еще в любовницы, — усмехнулась Дина. — Так тоже бывает.