Угол покоя

Но при этом выглядело все картинно: вот мальчик подхватывает коромысло, из ведер, серебрясь, выплескивается вода; вот погонщик развьючивает мулов; вот стоит, выставив наискосок уши и опустив морду к земле, ослик, в глазах скорбное терпение, до смешного напомнившее ей Лиззи.

– Это пансион мамаши Фолл, я в нем жил, – сказал Оливер, показывая.

Белое двухэтажное строение, квадратное, безликое и некрасивое. За каждым окном, судя по всему, по комнате, одна из них была его. Внизу наверняка запах капусты и жарки. Она даже вообразить не могла, как там можно жить. Сердце сочувственно поднялось в груди: она постарается, чтобы он не пожалел о ее приезде.

– Ты писал, что она хорошо к тебе относится.

– Да. Дородная корнуоллская тетушка. Помогала мне готовить все к твоему приезду.

– Мне надо будет нанести ей визит.

Он немного странно на нее посмотрел.

– Безусловно. Если мы завтра не явимся к ней на ужин, нам не будет прощения.

Выше и левее, рассыпанный по склону длинного гребня с острой вершиной, показался поселок мексиканцев. Жилища, подпертые шестами, балками, лестницами, кривые балкончики, утопающие в цветах; в дверном проеме она увидела темнолицую женщину с сигаретой во рту, на веранде бабушка плела косу внучке. Тут не было белых крашеных домиков, но этот поселок ей понравился больше, чем корнуоллский: он выглядел обжитым, в нем чувствовался какой‑то гармонический дар. Дилижанс повернул направо, поселок остался наверху, и Сюзан, не насмотревшись, тянула шею.

– Тут и китайский поселок есть? – спросила она.

– За холмом и пониже нас. Нам чуть‑чуть будет его слышно, но не видно.

– А где рудник?

Он ткнул указательным пальцем вертикально вниз.

– Его ты тоже не увидишь. Только надшахтные постройки там и здесь, отвалы в ложбинах.

– Знаешь что? – сказала она, придерживая отведенные шторы и глядя вперед сквозь пыльные невысокие дубы. – Мне кажется, в письмах ты не очень хорошо тут все описал.

– Выводи заключения сама, – сказал Оливер и протянул палец ребенку Лиззи, который только-только проснулся, зевнул и уставил на что‑то взгляд. Дилижанс остановился.

Она воображала себе дом на голом холме в окружении уродливых рудничных строений, но оказалось, что он стоит над балкой среди вечнозеленых дубов. Окидывая все первым ненасытным взглядом, увидела веранды, о которых просила Оливера и план которых набросала, изгородь из жердей, утопавшую в герани. Когда спрыгнула и вытряхнула пыль из одежды, увидела двор с ровными следами грабель. Оливер так тщательно готовился к ее приезду! Но главное, что она почувствовала в первый момент, – это пространство, ширь, огромность. За домом склон горы круто вздымался к гребню, вдоль которого сейчас мягко, точно спящий кот, разлегся сгусток тумана или облако. Ниже их дома гора столь же круто опускалась, образуя отроги и каньоны, к мятым холмам, ярким, как львиная шкура. Под холмами простерлась долина с ее пылью, что‑то ровное и невнятное, а из нее вдалеке вставала другая длинная гора, такая же высокая. Обернувшись и посмотрев, откуда они приехали, Сюзан увидела те пять отрогов – сверху оголенное золото, в ущельях темный лес, – уходящие в слоистую голубую дымку. Я знаю эту гору. За сто лет без малого старая Лома-Приета изменилась далеко не так сильно, как большая часть Калифорнии. Когда ты миновал виноградники и жилые массивы на ее нижних склонах, дальше только водохранилище и радар военно-воздушных сил.

– Ну, – сказал Оливер, – милости прошу.

Внутри было то, что она представляла себе по его рисункам, но куда более законченное: не живописная лачуга, а дом, жилище. Стоял чистый запах краски. Пол и стенные панели были из темной секвойи, сами же стены нежно-серые. Свет приглушенный и прохладный, каким, думалось ей, и должен быть свет в доме. По комнатам пролетал ветерок, принося снаружи аромат пахучих, нагретых солнцем растений. Чугунная франклинова печь была начищена не хуже воскресных ботинок фермера, резервуар был наполнен водой, в кухонной кладовке стояли мешки и консервные банки, и оттуда шел густой запах бекона. В арочном проеме между столовой и жилой комнатой Оливер повесил свои шпоры, нож и шестизарядный револьвер.

– Для домашнего уюта, – сказал он. – И погоди, есть кое‑какие подарочки на новоселье.

С веранды принес коробку – одну из тех, что ехали всю дорогу из Сан-Франциско. Она открыла ее и достала травяной веер. “Фиджи”, – сказал Оливер. Следом – большая циновка очень тонкой выделки, будто льняная, но из той же травы, от нее сладко пахло сеном. “Опять Фиджи”. Следом – бумажный зонтик с видом на Фудзияму. “Япония, – сказал Оливер. – Не открывай в помещении – дурная примета”. На дне коробки было что‑то тяжелое в обертке, оказалось – кувшин для воды с надписью по‑испански. “Гвадалахара, – сказал Оливер. – Вот теперь тебе полагается почувствовать себя дома. Знаешь, как это с испанского переводится? Пей вволю, Томасита”.