Уголок весёлого архивариуса - 2 (1970-1975)

— Кого же еще из ленинградцев вы будете рисовать? — спросил Александр Александрович.

Я показал ему список. Он увидел имена бывших своих воспитанников, уже ушедших из ТЮЗа на большие сцены и на экраны кино: Николай Черкасов, Борис Чирков, Леонид Любашевский, Виталий Полицеймако…

— Двух я чуть не прозевал, — сказал Брянцев. — Не помню уже почему, но на приемочном просмотре они мне не понравились. Случилось так, что за ответом оба пришли, когда я торопился на сбор труппы. Отказать, не объяснив почему, я не мог. Пришлось пригласить их на собрание. А после того, как они побывали на собрании, приняли участие в спорах, неудобно было не оставить их в театре. И что же? Оба оказались превосходными актерами. А один даже написал для нашего театра несколько пьес.

— Кто же они? — спросил я.

— Теперь их знают, — сказал Брянцев. — Чирков прославился в фильмах о Максиме, а Любашевский сыграл в картине, поставленной по его же сценарию, роль Якова Свердлова.

До этой встречи с Брянцевым, да и после нее, я много раз общался с его знаменитыми воспитанниками. И всегда, когда возникал разговор об Александре Александровиче, они с благодарностью произносили:

— Папа Брянцев.

Иосиф Игин

№ 3

Из собрания Е. Калмановича

В поисках вдохновения

Естествоиспытатель Бюффон (1707–1788), готовясь писать, наряжался как на бал. В завитом и напудренном парике, при шпаге и в кружевных манжетах, он торжественно шествовал из комнаты в комнату. В каждой стоял стол с письменным прибором. Ученый на минутку присаживался, набрасывал несколько строк, затем так же медленно и чинно двигался дальше.

Эйнштейн в роли ученика

Великий ученый Альберт Эйнштейн в часы досуга любил играть на скрипке. Музыкой с ним нередко занимался известный пианист Шнабель.

Когда Эйнштейн сбивался с такта, Шнабель сердился и кричал своему ученику:

— Вся ваша беда состоит в том, что вы никак не научитесь считать до четырех!

«Книга глупцов»

У французского короля Генриха IV был любимый шут, который вел «Книгу глупцов», куда записывал нелепые случаи и промахи, совершаемые придворными.

Однажды путешествующий купец был принят королем, долго беседовал с ним и, получив от Генриха крупную сумму на покупку для французского двора скакунов в Аравии, отбыл.

Шут тотчас же записал имя короля в свою толстую книгу.

— Почему ты записал меня в книгу? — спросил Генрих.

— Вряд ли было мудро отдать деньги человеку, которого, по всей вероятности, больше никогда не увидишь!

— Ну, а если все-таки…

— Тогда я вычеркну твое имя — и впишу его!

Рисунки М. Беломлинского

№ 4

О Твёрдости убеждений

Плохо, когда человек беспринципен, а уж если принципов и твердых убеждений нет у литературного критика, это совсем никуда не годится.

Писательница Авдотья Яковлевна Панаева ославила в своих воспоминаниях одного такого критика.

На одном литературном вечере он в отсутствие Некрасова поддержал Тургенева, который спорил с Некрасовым, а на другом, где был Некрасов, но отсутствовал Тургенев, принял сторону Некрасова.

— Как же так, Павел Васильевич, — спросила Панаева, — два человека высказывают противоположные мнения и оба, по-вашему, правы!

Критик помолчал, подумал, вздохнул и сказал:

— И ты права!

О музыкальной грамоте

Известного музыканта нашего времени Луиса Армстронга, благодаря редкой его одаренности, смолоду приглашали в лучшие джазовые коллективы. Но музыкальной грамоты он не знал.

Как-то после концерта к Армстронгу подошел дирижер и сердито спросил:

— Луис, с чего это ты трубил во всю мочь в том месте, где в нотах написано «ПП», «пианиссимо», то есть «как можно тише»?

— Вот как, а я думал, что «ПП» означает: «Пожалуйста, погромче», — ответил огорченный Армстронг.

№ 5

Из воспоминаний художника

Джентльмен и леди

В 1931 году я был учителем рисования в детском городке Центрального парка культуры.

В просторной комнате дети рисовали, лепили из пластилина и глины, делали маски из папье-маше.

Однажды (кажется, в июле) к нам пришел высокий старик, в сером пиджаке и в гольфах, и с ним представительная дама.

Старик приостановился у двери, слегка откинув голову назад, отчего седая его борода взлетела кверху.

Оглядев комнату, он быстро подошел к столу, за которым занимались дети. Старик с интересом рассматривал рисунки детей. Затем уселся рядом с ними, попросил чистый лист бумаги и нарисовал несколько фигурок, вроде пляшущих человечков из рассказа Конан-Дойля.

— Это вершина моих возможностей, — сказал он, улыбаясь.

Тут он увидел на шкафу большую, сделанную из папье-маше карикатурную голову Муссолини.

— Вот так встреча! — воскликнул старик. — Я давно хотел близко повидать этого синьора.

Он снял со шкафа картонную голову и вдруг нахлобучил ее на себя.

Дети хохотали. Хохотал и старик.

— Хоть минуту, — сказал он, — эта пустая голова была заполнена мозгами.

— Ну, не стыдно ли седому человеку так ребячиться, — усмехнулась респектабельная дама.