Уголовного розыска воин

Отправились мы к Щербуну. Жил он на краю села, у самого Днепра, так что огород его у берега заканчивался. Двор большой, ухоженный, амбар, коровник, свинарник, хата, шифером крытая. Зашли и сразу почувствовали, что в доме царит напряженная атмосфера. Щербун-старший — маленький, взъерошенный, юркий мужичонка, сын — копия отца, а хозяйка — полная, крупная, неразговорчивая. Пока мы были в доме, ни на один вопрос толком не ответила, все «не ведаю» да «не знаю». Ни рыбы, ни сетей, тем более оружия в доме не оказалось. Спрашиваем: «Есть лодка?» — «Есть». — «Где?» — «На берегу».

Вместе с обоими Щербунами отправились на берег. Старший показывает на воду, а из воды торчит только нос лодки, цепью к колу привязанный, а вся она под водой. Щербун объясняет, что лодку два дня назад отремонтировали и, чтобы не текла, решили хорошенько ее замочить. Делать нечего, все вместе подтащили ее к берегу и, наверное, с час возились, пока вычерпали воду. Но наши труды оправдались. На корме, в небольшом отсеке-ящике, в иле и песке нашли малокалиберный патрон. Старый, видно, давно там лежал. Но он уже более или менее материально подкреплял наши предположения.

Павел Александрович Королев остался в селе, чтобы выяснить кое-какие обстоятельства, а мы с Морозовым и обоими Щербунами отправились в Речицу и начали разговор. Оба Щербуна заявили, что рыбачить не выезжали, лодку как отремонтировали, так сразу и затопили. Послушал я сына. Человек он уже взрослый, в армии отслужил и недавно демобилизовался. Говорит он, а в глазах у него — страх жуткий. Папиросу берет, а спичка прыгает в руках, словно его озноб бьет. Присмотрелся к нему и вижу, что Щербун-младший просто одержим страхом — точно помешанный. И страх у него не обычный, какой бывает у многих, когда дело доходит до ответственности, а настоящий ужас от того, что совсем недавно произошло у него на глазах. На вопросы парень отвечал заученно: никуда не ездил, был дома, ничего не знает. Отец вел себя совсем иначе. Он ругался, грозил жаловаться, несколько раз заявлял, что не будет отвечать на вопросы. Я пригласил прокурора, но и с ним он себя вел так же. Мне показалось, что, будь у этого Щербуна оружие, он перестрелял бы всех. В это время вернулся из села Королев и вызвал меня из кабинета. Павел Алексеевич отыскал в селе людей, которые видели накануне лодку Щербуна на плаву. Более того, нашелся человек, который наблюдал, как вечером перед убийством Щербун и его сын отъехали на лодке от берега. И самое главное, в пустой силосной яме нашлось около центнера свежей, только что пойманной рыбы.

Вернулся я в кабинет, где следователь допрашивал старшего Щербуна, и спросил, почему он не рассказывает правду, его молчание усугубляет положение сына. А он ответил, что если пропадать, то уж лучше вместе. Снова поехали мы в село, и мать все рассказала. Выдала винтовку. Оказалось, Щербун с вечера выметал сети, под утро половину снял уже с рыбой и собирался выбрать остальные, когда появился инспектор рыбнадзора. Сын предложил выбросить сети и улов и грести к берегу, а отец прикрикнул на него. Когда патрульная лодка, выключив мотор, подошла на веслах довольно близко, он достал из-под брезента винтовку... Дома наставлял сына и жену не признаваться. Никакие доводы, вещественные доказательства, очные ставки со свидетелями, с женой, с сыном не действовали на этого убийцу. Он твердил, что ничего не знает — и все. Мне интересно было разобраться в психологии этого человека, и уже поздно вечером я снова начал с ним разговор. Начал говорить о стрельбе вообще. Смотрю, Щербун оживился. Я рассказал о сибирских охотниках. Он стал слушать меня внимательно. Тогда я заговорил о меткости сибиряков, а он усмехнулся и отвечает, что тут, в Белоруссии, тоже люди оружием владеют. Еще немного поговорили, и он сам рассказал об убийстве. Говорит, что его реакция подвела. Сначала стрелял, а потом думал. «Ну, мол, не об этом теперь речь. Дурак, что винтовку пожалел. Утопить бы ее — и, все...»