Уготован покой...

Иолека я застал на диване в его комнате, погруженного в глубокий сон, дышал он громко и прерывисто храпел. Рядом сидела в кресле Рахель и вышивала. Все было так, как я хотел. Рахель рассказала, что врач заглядывал еще дважды за вечер, сделал укол, заметил некоторое улучшение. «И тем не менее, — сказал я Рахели, — завтра утром я отправлю его в больницу. Захочет он того или нет. Его капризы мне надоели».

У лужайки перед домом Иолека стоял грузовичок, и в кабине спал глубоким сном Эйтан Р. Как я ему и велел. Не вижу ни одной ошибки, которую бы я сегодня допустил.

Но в последний барак я все-таки не зашел. Какое-то беспокойство остановило меня. Через незанавешенное окно в свете желтой голой лампочки я увидел Болонези. Голова его была обмотана какой-то тканью, скрывавшей гнилое ухо, он сидел на кровати, выпрямившись, завернувшись в шерстяное одеяло, спицы ритмично мелькали в его руках, а с губ слетало какое-то бормотание. Заклинания ли, мольбы ли…

Две-три минуты постояли мы там, собака Тия и я, ощущая дыхание весны, доносимое ночным ветром. Разве Римона не пообещала, что зиме конец и теперь наступит весна?

Как-нибудь, в один из дней, когда станет полегче, я поручу Хаве, чтобы попыталась пригласить Болонези на чашку чая. Ко мне. Никакой пользы не произрастет из этого глубочайшего одиночества. Никакой пользы не принесут и тысячи ночей, проведенных мной за писанием или за игрой на флейте. Вот уже двадцать пять лет. Сколько лет было бы моему сыну сейчас, если бы я в свое время не отказался от П.? Сколько лет могло бы быть моим внукам?

Я сделал круг, чтобы пройти мимо ее дома. Темень. Живая изгородь из мирта и лигуструма. Дерево, шевельнув хвоей, прошептало мне, чтобы я не шумел. Я стоял в безмолвии. Белье П. сушилось на веревке. У нее уже четверо внуков, а я закоренелый холостяк. За двадцать пять лет ни одним намеком не выказал я своей любви. А почему, собственно? Что случится, если я напишу ей письмо? А что, если принесу, одну за другой, без предупреждения, все сорок восемь толстых, исписанных мною тетрадок? Может, так и сделать? Именно сейчас, когда Хава находится в моем доме, когда я избран секретарем кибуца?

Вдруг в свете фонарика я увидел автомобиль, остановившийся на площадке у кибуцной столовой. Я почти бегом поспешил туда. А собака мчалась впереди. Военный грузовичок. Хлопнула дверца. Появилась тонкая, высокая фигура. Оружие. Военная форма. Сердце мое замерло. Но нет, то был не Ионатан, а Амос, младший брат его, курчавый, вспотевший, усталый. Я усадил его на скамейку под фонарем, у края площадки. Во время самой что ни на есть рядовой операции по охране северной, сирийской, границы его вдруг выдернули, усадили в специальный грузовичок, с водителем самого командира бригады, никак не меньше, и отправили домой. Таков приказ. Никаких объяснений он не получил. И очень хотел бы узнать, может, я, случайно, в курсе, что тут на самом деле происходит и чего от него добиваются.

Ну, насколько мог, я ему вкратце все объяснил. Его брат. Его отец. Его мать. Спросил, не хочет ли он есть или пить. Секунду я раздумывал, не привести ли его в мой дом и по такому случаю разбудить Хаву. Но рассудил иначе: не горит. Сегодня много было всяких сцен, с меня достаточно. Если он не голоден и не испытывает жажды, что ж, спокойной ночи, пусть отправляется спать.

Так я вернулся домой. Долго-долго гладил Тию, прежде чем расстаться с ней. С каких это пор я глажу собак? Я удивился и даже улыбнулся самому себе. Эти последние строки я пишу стоя, не сбросив пальто и шарфа, не сняв даже кепки. Ибо сон убежал от меня. И хочется мне снова выйти и просто так побродить по пустому кибуцу. Быть может, даже присоединиться к Сточнику и помочь ему во время ночной дойки, как это бывало двадцать лет назад. В два голоса, баритоном, вновь споем мы любимые песни на стихи Бялика и Черниховского. А говорить не станем, ведь за эти годы всякого наговорено с избытком.

Да. Я пойду сделаю еще один круг. Это был длинный, сложный день. Что ждет меня завтра? Не знаю. Сегодняшний мой отчет полон до краев. И я скажу самому себе: «Спокойной ночи, Срулик, секретарь». И к этому здесь нечего добавить.

5