Единственное, что огорчало Смелякова, – разлука с матерью, её страдания. «А что касается меня самого, – признавался поэт, – это всё ерунда, были бы чернила да то, что этими чернилами можно излагать: ведь моим истинным увлечением всегда были и будут одни стихи, и хорошие стихотворения делают меня счастливым вопреки всему остальному».
Не без иронии Смеляков писал горячо любимой матери о своём положении: «Я теперь – страшно подумать! – помощник заведующего банно-прачечного комбината». Ещё один отрывок из письма является, несомненно, ярким штрихом к его портрету. «…Если я скоро выйду, стихи напечатаются сами собой, а если нет – печать ничем не поможет. А впрочем, я затрудняюсь сказать что-либо определённое. Бог его знает. Мне было только очень приятно узнать отзыв Светлова – его мнение я ценю: он поэт настоящий».
Условия, в которых жил Ярослав Васильевич, были действительно тяжёлыми. Не хватало бумаги, не было у него даже пера для ручки, не было лезвий для безопасной бритвы, не было обуви и мало-мальски сносной одежды. Друзья помогали, чем могли, но они сами бедствовали в этот последний военный год.
В бушлате с поднятым воротником, нахохлившийся, как больная птица, сидел Смеляков на чердаке банно-прачечного комбината. Возле его каморки находился распределитель горячей и холодной воды. У чердачного окна стоял топчан. Сквозь запылённые мутные стёкла поэт часами разглядывал один и тот же пейзаж: террикон в струйках горящей серы, голые деревья на шахтном дворе, суровый блеск осеннего небосвода.
В октябре 1945 года Ярослав Смеляков переехал в Ста-линогорск и стал работать ответственным секретарём в газете «Сталиногорская правда». Получить эту работу ему помогли два человека – главный редактор газеты Константин Разин и поэт Степан Поздняков.
«Он вошёл ко мне в кабинет страшно худой, в армейской телогрейке, подпоясанный солдатским ремнём, на голове военная шапчонка, но без звёздочки и какая-то сильно заношенная. Глаза, очень напряжённые глаза. «Я – поэт Ярослав Смеляков. Умею писать стихи, корреспонденции, репортажи… Думаю, что я мог бы быть полезным для вашей газеты», – вспоминал Константин Иванович Разин.
Смеляков пишет театральные рецензии, заметки, стихи, руководит городским литературным объединением. Сталино-горский период в творческой биографии поэта поразительно плодотворен и кипуч. При этом Смеляков отнюдь не чуждался и «черновой» работы – писал новогодние поздравления передовикам производства, составлял подписи к дружеским шаржам, посылал предпраздничные стихотворные приветы. Напряжённая, почти фронтовая обстановка в Мосбассе давала ему богатый материал как журналисту-газетчику.
Работа работой, но где-то надо было жить, спать и есть. Поэт Степан Поздняков, приютил его в своей комнате в коммуналке. Жили в тесноте да не в обиде: койку Ярослава отделял от хозяев большой самодельный шифоньер. По ночам Ярослав часто сочинял стихи и утром читал их Позднякову. Несмотря на тяжёлые обстоятельства, Смеляков сочиняет здесь светлые стихи о матери, сравнивая её с Родиной, которую надо оберегать.
В своей автобиографии Ярослав Васильевич писал, что одной из самых значительных своих книг считает сборник стихов «Кремлёвские ели», изданный в 1948 году. Стихотворение, одноимённое с названием этой книги, он написал в 1945 году, находясь в Сталиногорске.
Валерий Дементьев, автор книги о Смелякове «Сильный как тёрн», считал примечательной вещью стихи Ярослава «У насыпи братской могилы…». В строфах этого произведения – правда времени, глубокая народная правда. Она досталась поэту нелёгкой ценой. Она была оплачена многими ошибками и заблуждениями, но она звучала и звучит неумолчно в его сердце, окрыляет его стихи. Это стихотворение, созданное Ярославом Васильевичем на новомосковской земле, позднее вошло в его сборник
«День России», за который в 1967 году ему была присуждена Государственная премия СССР.