Угрешская лира. Выпуск 3

Приснилось мне, что я чугунным стал.

Мне двигаться мешает пьедестал.

В сознании, как в ящике, подряд

чугунные метафоры лежат.

И я слежу за чередою дней

из-под чугунных сдвинутых бровей.

 Вокруг меня деревья все пусты,

на них ещё не выросли листы.

У ног моих на корточках с утра

самозабвенно лазит детвора,

а вечером, придя под монумент,

толкует о бессмертии студент.

Когда взойдёт над городом звезда,

однажды ночью ты придёшь сюда.

Всё тот же лоб, всё тот же синий взгляд,

всё тот же рот, что много лет назад.

Как поздний свет из тёмного окна,

я на тебя гляжу из чугуна.

Недаром ведь торжественный металл

моё лицо и руки повторял.

Недаром скульптор в статую вложил

всё, что я значил и зачем я жил.

И я сойду с блестящей высоты

на землю ту, где обитаешь ты.

Приближусь прямо к счастью своему,

рукой чугунной тихо обниму.

На выпуклые грозные глаза

вдруг набежит чугунная слеза.

И ты услышишь в парке под Москвой

чугунный голос, нежный голос мой.

1946

Мы не рабы

В детские годы в преддверии грозной судьбы,

Сидя за школьною партой, веснушчат и мал,

Я в букваре нашем заповедь: «Мы не рабы!» —

С детскою верой и гордостью детской читал.

Дальше вела меня века крутая стезя,

Марш пятилеток над вьюжной страною гремел:

«Мы не рабы! И рабами не будем друзья!» —

Я с комсомольцами в школе фабзавуча пел.

Выше шагай по расшатанной лестнице лет,

К царству грядущего братства иди напролом.

Как же случилось, что я, запевала-поэт,

Стал – погляди на меня – бессловесным рабом?

Не в чужеземном пределе, а в отчем краю,

Не на плантациях дальних, а в нашей стране.

В грязной одежде раба на разводе стою,

Номер раба у меня на согбенной спине.

1950-е гг.

Воробышек

До Двадцатого до съезда

Жили мы по простоте

Безо всякого отъезда

В дальнем городе Инте.

Там ни дерева, ни тени,

Ни песка на берегу —

Только снежные олени

Да собаки на снегу.

Но однажды в то окошко,

За которым я сидел,

По наитью и оплошке

Воробьишка залетел.

Небольшая птаха эта,

Неказиста, весела,

(есть народная примета)

Мне свободу принесла.

Благодарный честно, крепко,

Спозаранку или днём,

Я с тех пор снимаю кепку

Перед каждым воробьём.

Верю глупо и упрямо,

С наслажденьем правоты,

Что повсюду тот же самый

Воробьишка из Инты.

Позабылось быстро горе,

Я его не берегу,

А сижу на Чёрном море,

На апрельском берегу…

Но и здесь, как будто дома, —

Не поверишь, так убей! —

Скачет старый мой знакомый,

Приполярный воробей.

Бойко скачет по дорожке,

Славословий не поёт

И мои – ответно – крошки

По-достойному клюёт.

Я отсюдова уйду…