Читаем Угрюм-река полностью

Он составил целый список, схватился за трубку другого телефона:

– Ну? Слушаю. Что? Обвалилась? Убитых нет? Что? Сколько? Тьфу, черт!.. Семейный? Нет? Ну, черт с ним! Составьте протокол. Урядника с докладом сюда. Что? Мне некогда... – Он швырнул трубку и схватился за третью:

– Контора? Примите две телеграммы! Томск. Кухтерину. Копия отделению торгового дома Громова. Выслать твердый счет: муки ржаной сорок пять тысяч пудов, крупчатки десять тысяч пудов. Записали? Дальше! – Он диктовал длинный перечень необходимых на два месяца продуктов – четыре телефона беспрерывно звонят вовсю, он морщится, снимает с них трубки, приказывает конторе: – Стоимость точно подытожить, через полчаса копию ко мне.

Берет домашний телефон:

– Нина, ты? Что нужно? Обедать не буду. Некогда. Пришли коньяку, икры, кусок телятины. Протасова нет?

Вешает трубку, берет другой телефон:

– Инженер Кук здесь? Ага. Здравствуйте, мистер Кук! Ну что ж, проект мельницы готов? Приезжайте с проектом ровно в четыре. Мы же переплачиваем на муке чертову уйму денег. Постройку двинуть немедленно. Развернуть вовсю. Ну ладно. Жду!

Назойливо, беспрерывно звонит звонок. Прохор берет трубку.

– Алло! Кто? Протасов, вы? Что? Вода заливает шахты? Немедленно снять рабочих с котлованов, мобилизовать копалей и лесорубов. Всех на водоотлив! Что? Завтра воскресенье? Работы не прерывать. Строжайше приказываю считать праздник буднями! Обещать водки. Уряднику и стражникам внушить, чтоб переписывали недовольных. Горлопанов, смутьянов – к расчету. Протасов, слышите? Если вода зальет шахты, вы будете в ответе. Что? Не можете ручаться? До свиданья!

В таких напряженных переговорах проходит весь рабочий день. Прохор нервничает, теряет голос, злится на волка, что тот ни в чем не может ему помочь. Впрочем, Прохор Петрович любит работать один.

Ровно в четыре волк вскочил, заворчал и, рысью, – к двери: кто-то подымался по лестнице.

– Здравствуйте, мистер Кук, – шагнул Прохор Петрович навстречу высокому, бритому, с открытым лицом человеку. – Ну, как?

– Вот проект, – сказал тот сквозь зубы, мусоля тонкими прямыми губами кончик сигары. – Расчеты проверены, но... – Американец двумя вытянутыми пальцами, как щипцами, выхватил из зубов сигару и очертил ею в воздухе замкнутый эллипс. – Но я полагал бы, прежде чем подписать проект, надо собирать технический совещаний.

– Ерунда, – сказал Прохор Петрович. – Садитесь, разверните проект. Мельница моя, и техническое совещание – это я.

– Но...

– Без всяких «но», мистер Кук. Фасад, разрез, план... Так, понимаю. Слушайте, зачем вы так раздраконили? Картина это, что ли? Достаточно в карандаше...

– Но... я привык...

– От ненужностей надо отвыкать. На какую глубину опустили вы бутовую кладку? На сажень? Много. Хватит на два аршина. Я грунт знаю...

– Простите, мистер Громофф. Но ведь грунт грунту рознь. Надо очшень бояться грунтовых вод...

– Ерунда! – вновь сказал Прохор Петрович. – Грунтовые воды мы перехватим шпунтовой перемычкой. Будет вдвое дешевле. – Он достал готовальню, раздвинул циркуль по масштабу и, отметив на чертеже точку, провел по бутовой кладке синим карандашом черту. – Вот граница бута. Стены тоже надо уменьшить. Внизу – три с половиной кирпича, согласен, а верхний этаж – два кирпича.

– Но... простите... нагрузка...

– Нагрузка? А на кой черт вы ставите железные двутавровые балки, когда у нас в тайге сколько угодно лиственницы? Да она покрепче вашего железа. Долой, долой. – Прохор поставил на чертеже против балок красным карандашом нотабене.

Американец учтиво поморщился, перекинул языком сигару в левый угол рта, сказал:

– Вот, машины... – и развернул чертежи котла и механизмов.

– Ну, тут я пас. В этом деле я ни бе, ни ме. «Быть посему», как пишут цари. Согласен. Давайте смету. Сколько?

– Семьдесят одна тысяча пятьсот тридцать девять рублей восемьдесят одна с половиною копейка.

Мистер Кук выговаривал эти цифры очень отчетливым, торжественно-холодным тоном, смакуя звук собственного голоса. Волк, прислушиваясь к его речи, наклонял голову вправо-влево и, как заяц, поводил ушами. Мистер Кук, большой любитель русских пословиц (он всегда жестоко их перевирал), скользом взглянув на зверя, почему-то вспомнил: «Волка накормишь, а он опять на башню влез...» Очшень харашшо...

– Сколько, сколько копеек?

– Что? Восемьдесят одна с половиною копейка.

– С половиною? Довольно точно. – Прохор Петрович подъехал со стулом вплотную к мистеру Куку и крепко положил на его плечо кисть правой своей руки. – Пятьдесят тысяч! И ни копейки больше.

– Нет, нет! – брезгливо дернул плечом мистер Кук. – Семьдесят одна тысяча. Ну, правда, приняв во внимание ваши поправки, можно надеяться, что...

– Ради Бога, не тяните. Пятьдесят тысяч!.. Пейте...

Он налил себе и гостю по чайному стакану коньяку.

– Техническое совещание, мистер Кук, закончено. Ваше здоровье!

– Ваше здоровье!

Мистер Кук с башни спустился благополучно. Далее ноги стали носить его куда попало. Наконец он укрепился среди дороги, немного покачался и усилием воли принудил себя идти четко, прямо, как по струнке.

Перейти на страницу:

Все книги серии Кинообложка

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза