Читаем Угрюм-река полностью

– Вот что, господин Протасов, – начал Прохор. – Скажите откровенно, что замышляют рабочие мои? Что-то носится в воздухе, а что – не могу понять...

Говоря так, Прохор отлично все понимал и видел, но ему интересно, что ответит инженер.

Протасов некоторое время помолчал, как бы набирая сил к тяжелому объяснению с владельцем. Потом сбросил пенсне и подслеповато прищурился на Прохора.

– Начать с того, Прохор Петрович, что, как вам известно, угол падения равен углу отражения. Проще: как аукнется – так и откликнется.

– Ну-с?.. – Прохор ходил по кабинету башни, за ним, шаг в шаг, – поджарый волк.

– Логика, здравый смысл говорит за то, что всякое предприятие может быть сильным только при условии, если рабочий заинтересован в прибылях. Или в крайнем случае обеспечен настолько, что может существовать по-человечески.

– А так как ничего этого у меня нет, – прервал его Прохор, – так как я эксплуататор и, в ваших глазах, подлец, то мои предприятия должны рушиться?

– Если хотите, да.

– Но почему ж они вот уже десяток лет стоят и крепнут?

– Стоят и крепнут? – Протасов улыбнулся уголком губ и выпустил из ноздрей и рта целую охапку табачного дыма. – Прошлой осенью мы облюбовали для поделок огромный, крепкий, в три обхвата, кедр. По тайге пронесся ураган. Все деревья уцелели, а этот кедр рухнул. Мы потом дивились: совершенно здоровый с виду, а в середине – сплошная труха. Вот вам...

– Понимаю, – с неприязнью сказал Прохор. – Понимаю... Но пока что я бури ниоткуда не жду.

– Политический барометр показывает обратное.

Прохор остановился, волк тоже остановился и лизнул руку хозяина.

– Да, насчет барометра... Вообще насчет политики. Скажите, Андрей Андреич, откуда у рабочих появляются разные сволочные брошюрки?

– А именно? – И Протасов надел пенсне.

– Что же, вы ни одной не видели будто бы?

– Нет, не видел.

– А вот они! – И Прохор, открыв шкаф, швырнул к ногам Протасова кучу разлетевшихся по полу брошюрок. – Вот они!

– Вот они!.. – радостно вскрикнул и внезапно появившийся пристав. Пыхтя, придерживая шашку и елико возможно вобрав брюхо, он едва пролез бочком в узкую дверь. – А я-то вас ищу... А они оба вот где, под облаками.

Прохор с торопливостью поднимал брошюрки, совал их обратно в шкаф. Инженер Протасов смутился, покраснел.

– Итак, Андрей Андреич, – дипломатично сказал ему Прохор, – большое вам спасибо за работу... Я очень доволен вашей распорядительностью. Место для мельницы выбрано вами превосходное. До свиданья, голубчик, идите, я скоро на работе буду сам.

Протасов встал, взял портфель.

– Одну минутку-с! – отдышавшись от крутого подъема на башню, проговорил пристав. – Андрей Андреич, ваше высокоблагородие! Хе-хе-хе-с! – И он с грубой фамильярностью потрепал инженера Протасова по плечу.

– Пожалуйста, без жестов, – брезгливо отстранился тот. – Что вам угодно? Короче. Мне некогда.

– Не торопитесь, не торопитесь, дружочек мой. – И пристав грузно сел на кушетку.

Протасов тоже сел и сбросил пенсне.

– Среди рабочих появились во множестве разные красненькие агитационные брошюрки, прокламации, воззвание партии социал-демократов этих самих...

– Какие брошюрки? Какие воззвания?

– А вот-с, пожалуйте! – Пристав достал из кармана парочку брошюрок, кряхтя, поднялся, подошел к шкафу, протянул руку, чтоб открыть его. – А вот и еще...

Но волк скакнул передними лапами на грудь пристава и, лязгнув зубами, хамкнул ему в лицо.

– Пшел прочь! – ударил Прохор волка.

Пристав, набычившись, тупо, исподлобья повел взглядом по волку, по Протасову, по Прохору.

– При чем же тут я? – спросил Протасов.

– Да. При чем же тут Андрей Андреич? – подхватил и Прохор.

Пристав и Прохор посверкали друг в друга глазами. Пристав мазнул ладонью по пушистым, вразлет усам и, подмигнув Протасову, сказал:

– Сегодня ночью мною арестован техник Матвеев.

Протасов вскочил, брови его изогнулись.

– Что вы сделали! – крикнул он. – Техник Матвеев на регуляционных речных работах. Без него как без рук... Разве можно с такой рекой шутить? И за что, за что? На каком основании?

– На основании закона.

Прохор нажал кнопку телефона и дрожащим баском сказал приставу:

– Вот что, Федор Степаныч, вы свой закон пока в сторонку... Сейчас же распорядитесь освободить Матвеева... Идите к телефону... Алло, алло!..

– Но я ж не могу... Вы понимаете, не могу я.

– А я требую. Что ж, вы хотите мне на пятьдесят тысяч убытку наделать?

– Но вы ж, Прохор Петрович, подрываете мой престиж. Вы рубите сук, на котором...

– Я вас прошу сейчас же освободить Матвеева... Вот телефон. Андрей Андреич, до свиданья! Оставьте нас двоих.

Протасов вышел, Прохор захлопнул за ним дверь.

Пристав стоял растопыркой, разинув рот.

Перейти на страницу:

Все книги серии Кинообложка

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза