Читаем Угрюм-река полностью

В «Угрюм-реке» действия масс имеют целенаправленный характер. Дух протеста, ненависть к угнетателям, недовольство, вначале глухое и стихийное, под влиянием агитаторов перерастают в сознательные революционные настроения и действия. Значительная часть рабочих идейно закалилась в борьбе, пришла к политической зрелости. Впервые рабочий класс изображается писателем серьезной политической силой. Характеры рабочих — Филата, землекопа Кувалдина, слесаря Петра Доможирова, мукосея Ваньки Пегого и многих других — вырисовываются, главным образом, в столкновениях с хозяином, которого они все одинаково ненавидят и свои чувства в разговорах с ним выражают смело и дерзко.

Писатель показывает организаторов рабочего движения, которые вводят в берега свободолюбивую, но иногда «крайне своевольную» массу — барачных старост, выборных, «политиков», агитаторов-«разговорщиков».

Эта руководящая верхушка не была однородна по своим взглядам. Между отдельными руководителями движения существовали разногласия. Мы видим, наряду с настоящими революционерами, звавшими к непримиримой борьбе, и соглашателей. Таким именно является в романе Протасов, главный инженер громовских предприятий. Протасов считает себя социалистом и революционером, политическим противником Прохора Громова. Он стремится завоевать популярность среди рабочих, участвует в конспиративных собраниях, распространяет нелегальную литературу. Протасов до поры до времени выглядит субъективно честным человеком, но вот назревает забастовка, и Протасов обнаруживает свое настоящее лицо. Он всячески убеждает рабочих воздержаться от решительных действий под тем предлогом, что «нет надлежащей подготовки», «не накоплены силы» и т. п.

Своеобразна речь Протасова. Обычно ей свойственна книжная лексика, подчеркнутая размеренность фразы, безапелляционность суждений. Но в решительные моменты, когда нужно ясно определить свои политические позиции, Протасов начинает говорить уклончиво и двусмысленно. На нелегальном собрании рабочих Протасов ухитряется высказываться и против забастовки и за нее: «Товарищи! Забастовки — орудие верное, но нужны, товарищи, деньги на жизнь. У вас же такого капитала нет… Правда, я и некоторые мои товарищи могли бы оказать вам кой-какую поддержку… Но ведь это пустяки…

По-видимому, я вас, ребята, запугал… Но это ни в коем случае не входило в мои расчеты. Конечно, особенно-то трусить нечего… Я бы лично стоял, ребята, за забастовку».

Но, показывая двуличие и неискренность Протасова, писатель не смог четко определить своего отношения к этому персонажу, до конца его разоблачить. Протасов поставлен все же выше всех других лиц прохоровского окружения, в словесных турнирах он всегда побеждает противников, автор не отказывает ему и в любви к народу. Протасов будто бы «верил, что если он лично и умрет, то делу освобождения народа никак, никак не суждено погибнуть… Протасов верил в народ, верил в пытливую душу народа». Здесь обнаруживается явное заблуждение писателя. Факты предательской политики Протасовых в истории рабочего движения и их полного политического банкротства достаточно известны, чтобы можно было верить в искренность народолюбивых деклараций этого типа людей.

В романе нет выписанных во весь рост подлинных революционеров, возглавляющих движение и противостоящих Протасову. Лишь в беглых зарисовках встают перед нами образы агитаторов-«разговорщиков»: бывшего студента Гриши Голованова, опытного оратора, сторонника решительных революционных действий; Пети Книжника, умеющего простыми словами пробудить сознание рабочих; Краева, пылкого и прямолинейного, открыто обличающего Протасова в двуличии; техника Матвеева, всегда серьезного и солидного, имеющего свой рассчитанный план действий.

При всем умении В. Шишкова индивидуализировать характеры, образы эти не обладают той жизненной яркостью, какой отмечены персонажи враждебного лагеря, и не только потому, что им отведено в романе меньше места, но и потому, что писателя интересует лишь политическая сторона их биографий, отдельные моменты агитаторской деятельности. Движение рабочих представляется поэтому до известной степени обезглавленным. Существует где-то забастовочный комитет, но его главные представители в романе не показаны.

Роман — свидетельство не только идейного, но и художественного роста писателя. Ни «Пейпус-озеро», ни «Странники» не отличаются такой цельностью композиции, как «Угрюм-река». В ней В. Шишков показал себя настоящим мастером построения сюжета, что правильно подчеркнул К. Федин: «Роман сюжетен, занимателен, роман читается — как смотрится хороший театр»[3].

Все события в романе нанизываются на единую ось — устремление Прохора к богатству. Многочисленные эпизоды внутренне связаны, они выявляют классовые отношения, силы борющихся. Легко обнаруживается главная тенденция романа, которую можно выразить словами самого автора — «капиталу, то есть всему старому эксплуататорскому строю, пропета в романе отходная».

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека сибирского романа

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза