Уйди-Уйди

АНЖЕЛИКА. (Смотрит в окно.) Какие хорошие были. Два Серёги. Оба с кольцами. Я ему говорю: «Серёга, а чего это у тебя кольцо?» А он страшные глаза сделал, смеётся и говорит: «У меня не кольцо, а серёжка! В честь моего друга Серёжки у меня серёжка! Потому что мой друг Серёжка помер, и, если кто слово скажет — тот пойдёт к Серёжке на небо, вот так!» (Хохочет.) И всё переживал, что у них в комнате окна не на солдатскую баню выходят! Смешные были. Жалко. Америка, да. Какие хорошие, а?

ЕВГЕНИЙ. Они пидерштейны. Пидерштейны везде своё чётко заработают. Мафия «голубая» кругом, я знаю, по телевизору много раз говорили — мафия. Ноги бы им пообрывать, вот! Хотел я им сразу в рожу дать, да потом передумал, ладно — думаю.

АНЖЕЛИКА. (Вздохнула.) Дурак же ты. Какой ты дурак, а? Почему такой дурак на свете живёт? И трус. Ты же всё жрал, что они притащили, всё пил, а теперь… Ты же с ними сидел в обнимку, пил на прощание, разговаривал, спорил, кто лучше — баба или мужик, а теперь вдруг — на? Ну, человек, а? (Смеётся.)

ЕВГЕНИЙ. Я с ними говорил, потому что мне надо было выпы-ты-тать.

АНЖЕЛИКА. Да чего выпы-ты-тать-то?

ЕВГЕНИЙ. А может, они — наймиты капитала. Они — шпионы американские и хотят секреты про наш городок про военный увезти с собой в Америку, про установку «Град» про мою, поняла?

АНЖЕЛИКА. (Смеётся.) Да прямо что. Да кому твоя установка «Град» нужна? Задницу подтереть разве что.

ЕВГЕНИЙ. Нужна! Всем нужна! Тебе тоже не скажу. Ты тоже, может, шпионка, шпионша, вот так, да! Казачок-то засланный, так, нет? Конечно!

АНЖЕЛИКА. Трусятина ты. Ты только за глаза можешь тявкать.

ЕВГЕНИЙ. Кто — я? Я?!

АНЖЕЛИКА. Ты. Смесь шакала с зайцем ты.

ЕВГЕНИЙ. Мы ещё чётко с тобой потом поговорим на эту тему.

АНЖЕЛИКА. Поговорим, ага. Думаешь, боюсь тебя? Прямо что. Я тут таких видела-перевидела, Женьшеньчик, не тебе чета.

ЕВГЕНИЙ. Пьяная стала.

АНЖЕЛИКА. Пьяная, да соображаю. И имей в виду: я мамкина дочка, вся в неё, гены у меня от неё, так что — рука у меня тяжелая, характер ндравный, смотри! (Смеётся.)

ЕВГЕНИЙ. Чего ты всё смеёшься?

АНЖЕЛИКА. А чтоб ты спросил.

ЕВГЕНИЙ. Чего смеёшься, говорю?!

АНЖЕЛИКА. Чего? А того, что много у нас диковин, каждый бамбук — Бетховен.

ЕВГЕНИЙ. Отвечай, сказал?!

АНЖЕЛИКА. (Смеётся.) «Нищё не знаю, технищкой работаю!»

ЕВГЕНИЙ. (Помолчал.) Она дура, твоя мать, поняла? Дура набитая!

АНЖЕЛИКА. Ты ещё раз пискни на мою мамку, я тебе бошку скручу. Первое предупреждение сделала. Ты мою мамку не знаешь, про нашу жизнь ничего знать тоже не можешь, про всё, что с нами было — тоже, так что — убейся веником, Женьшеньчик.

ЕВГЕНИЙ. Она же тебя бьёт.

АНЖЕЛИКА. Пусть бьёт. Заработала.

Курит, пьёт. Достала из-под кровати бинокль, смотрит в сторону бани. Евгений пьяно мотает головой, стучит кулаком по колену.

ЕВГЕНИЙ. Ты что делаешь?

АНЖЕЛИКА. Я же шпионка. Я высматриваю военные тайны, в бане они все — видны сразу, все — нагишом! (Хохочет.) А что, ничего, глянь, есть кое-что тайное, любопытное, интересненькое, о, вот этот какой хорошенький, а? Это грузин, что ли? Вот это установка «Град», так «Град»! Какой-то новый, я его не знаю… Ну-ка, посмотри, скажешь мне, как его зовут, может — ты его знаешь? Надо его закадрить, а?! (Смеётся.) Ну, ты какой-то не такой, пипку трогаешь рукой! (Умирает со смеху, смотрит в бинокль.) Ну, на, посмотри, а? Не хочешь?

ЕВГЕНИЙ. Сама смотри.

АНЖЕЛИКА. Я и смотрю. Каждый вечер, как на службу.

ЕВГЕНИЙ. Жертву выслеживаешь, шпионша?

АНЖЕЛИКА. Ага. Жертву. (Смеётся.)

ЕВГЕНИЙ. А ну хватит, перестала быстро!

АНЖЕЛИКА. Сейчас, для тебя, шкварка, расстаралася.

ЕВГЕНИЙ. Не стыдно тебе?

АНЖЕЛИКА. Не парь мне мозги. (Смеётся.)

ЕВГЕНИЙ. Бесстыжая. Как скрывалась, когда дружили. А оказалось: она и с этим — взасос, и туда — смотрит, и с американскими шпионами, с пидерштейнами — дружила, всё про них знала, а молчала, матери не говорила.

АНЖЕЛИКА. (Хохочет.) Я же разведчица, сам говоришь. Вот и скрывалась. А потом — ты хотел чистую деревенскую любовь: «- Щё? — Да нищё. — Милая, радость, солнца моя!» Вот и получал.

ЕВГЕНИЙ. Бессовестная. Стоит и смотрит.

АНЖЕЛИКА. Бессовестная. Стою и смотрю. Чего ты бивнем упёрся, я не поняла? Да отвали, накройся медным тазом. Смотрю и смотрю, кого волнует?

ЕВГЕНИЙ. А зачем смотришь? Нет, ты мне объясни, зачем ты туда смотришь, бесстыжая?