Уик-энд на Змеином озере

Я ей скажу:
— С другим наедине
О наших встречах позабыла ты,
И потому на память обо мне
Возьми вот эти
Скромные цветы!

— Мальчик! Подари мне букет!.. — она подалась вперед, картинно вытянув руку в сторону озера и глядя поверх мальчика, как будто не мальчик — это вовсе, а ископаемый божок, фетиш, которому уже не поклоняются, которого не стесняются, но от которого все же исходит тревожное обаяние забытых символов, утраченных понятий.

— Ладно, — физрук засмеялся, на этот раз натужно, — нам, возрождающемуся казачеству, всех поэтов знать не обязательно! Призываю компанию — расслабиться и не брать в голову. Предлагаю выпить на брудершафт! Тост… Погоди, сформулирую… Ага: «За то, чтобы всегда в жизни были такие уик-эндовские места, как Змеиное озеро!»

Величественный «цок» разнесся над озером. Короткий, но, видимо, сладкий «чмок». На том берегу сидели уже два почти родных человека.

— Только и Вы, Арнольд, не берите ничего лишнего в голову… Это так, всего лишь разрядка, пан спортсмен, господин батька атаман. Мм-м? — она лукаво улыбнулась влажными, поблескивающими на солнце губами.

— Что ты, русалочка, голова пустая, как… Как кузов моего «мерседеса». В котором — ничего, кроме матраца. Давай на «ты», обоюдоостро.

— Давайте… Давай. Но прежде я хочу узнать… тебя ближе. Нужно побеседовать, ну, хотя бы несколько вопросов-ответов. Странно, вот почему-то в голове, по вашему выражению, как бы сам собой, возник такой странный вопрос… Арнольд, а правда, что первая жена пахнет молоком?

Физрук закатил глаза и довольно быстро ответил:

— Не помню, если честно. Но как только они… Они — подчеркиваю. Ну, как тебе сказать, для меня они каждая — первая… Не сложно? Я романтик в этом смысле. Так вот, пахли они все поначалу — по-разному, кто молоком, кто духами, кто шампанским, кто овощами-фруктами… Но как только они начинали благоухать детской неожиданностью, — я терял к ним всякий интерес.

— Браво, атаман, вы — гусар! А любимая поговорка гусара?

— Пожалуйста: «Вино в рОте — она в работе!»

— В какой роте и кто «она»?

— В смысле — во рту. И не «кто», а «что», ну, в общем, поговорка относится к женщинам. Но вы не беспокойтесь, гражданка, безотцовщины мы не допустим, хватит!

— Гусар, вы циник.

Музыка, тосты, брудершафты.

«Русалка» не торопилась в воду, зато физрук то и дело бегал в озеро охлаждаться. Он всего лишь несколько раз приседал в воде и торопливо, как будто боялся, что «русалка» исчезнет в его отсутствие, выбегал обратно. Пружинистыми подскоками стряхивал с себя влагу, в это время его дрябловатое тело становилось упругим и рельефным.

После каждого тоста физрук дурашливо предлагал:

— Пойдем на мат, — кивал на кузов автомобиля, — поборемся.

«Русалка», запрокидывала голову, хохотала, валилась на спину, физрук подставлял плечо, и она боком прислонялась к нему. В это время он быстро целовал ее куда попало. «Русалка» визжала, физрук ржал, нетерпеливо обнажая лошадиные зубы.

— О! только в шею не надо!.. Это мое слабое место, следы остаются! Ню!.. — она дула щеки и сожалеючи хмурила брови. — И вообще, у меня от любого прикосновения синяки. Я в детстве была — сплошной синяк! Такая была непоседа, вот.

— Ничего, косынку повяжешь. Как будто не знаешь, как с этим бороться, непоседа! Синячок ты мой! Будущий. Как твоего суженного-то зовут? Ну, ладно, ладно. Ну, хотя бы род войск? — Физрук запел: «Ждет меня-а домой, ой-ё-ёй, ждет, печали-ты-ся!» А ты знаешь, почему горячие точки таковыми называют? Нет? Потому что там женщины знойные! Гы!..

«Русалка» встрепенулась, перестала смеяться. Повела головой, как павлин, поочередно одарив взглядами свои высокие плечи (Сёмка вспомнил: это ее известные, волнующие мимика и жесты), приладив ладонь козырьком, посмотрела в сторону Сёмки, наклонилась к физруку и что-то сказала ему на ухо. Физрук махнул перед собой рукой:

— А!.. Не бери в голову. Сюда нормальные не ходят. А в нашей станице дураков нема. Ага. Одни придурки, — он заржал. — Сказано: с дач!.. У нас уик-энд или не уик-энд? А у меня, знаешь, какая кликуха в инфизе была из-за моей тяги к вашему брату?

— Ну?

Физрук что-то сказал ей на ухо. Слушательница поморщилась: «Фи!..»

Не вставая, она как раненая лань, добралась двумя движениями до края берега, встала на коленки, набрала в пригоршни воды, наклонилась к ладоням как к зеркалу. Застыла. Потом быстро умылась. Поднялась, выпрямилась, глубоко потянулась, заломив руки за голову, на излете движения громко охнула, вернулась к «достархану», взяла стакан.

— Арнольд! Вписываются ли пороки в символы?

Физрук склонил голову набок, уставился в ее ноги, ожидая ясности в вопросе. Она продолжала:

— Если я отчасти порочна, что несомненно, как и всякий нормальный человек, а внешность несет символы, то нет ли в моем обличии каких-либо, может быть, неявных знаков порочности?