Уик-энд Остермана

— В своем кабинете.

— Где именно?

— За столом. А что?

— Он поднимался из-за стола? Ходил по комнате? Он подал вам руку при встрече?

— Нет... По-моему, нет. Нет.

— А его жена? Это она открыла вам дверь?

— Нет. Дверь открыла прислуга. Жена Тримейна все время была наверху. Она нездорова. Мы проверяли это, помните? Звонили их доктору...

— Ладно. Теперь рассказывайте о Кардоунах. Где вы нашли их?

— Сначала я говорил с женой. Дверь открыл мальчик — их сын. Сама миссис Кардоун лежала на диване, а ее муж был в гараже...

— Где вы говорили с ним?

— Я же вам только что сказал, в гараже. Хотя туда меня пустили не сразу. Кардоун собирается в Филадельфию. У него отец при смерти, и он хочет с ним попрощаться.

— В Филадельфию?.. А где он стоял, когда вы говорили с ним?

— Он уже уложил багаж и сидел в машине. Он сказал мне, что очень торопится, и просил побыстрее заканчивать.

— Он сидел в машине? — Ну да. Да!

— Вам это не показалось странным? — Почему мне это должно казаться странным? У человека умирает отец! Ему поскорее нужно добраться до Филадельфии. Я все это проверю и....

Таннер повесил трубку. Проверка ничего не дала. Ни Тримейнов, ни Кардоунов Маколифф не видел в полный рост. Тримейн сидел за столом. Кардоун не выходил из автомобиля. Так что вопрос о том, что кто-то из них может быть ранен, остался открытым. Подозрительно, что и те и другие нашли предлоги, чтобы не показываться в его доме в воскресенье.

Неужели его бывшие друзья могли стрелять в него?.. Ничего, он скоро это выяснит...

* * *

Пора! Таннер вздохнул. Дождь на улице прекратился — теперь ехать будет удобнее, только в лесу, наверное, очень сыро.

В кухне Таннер переоделся. Он заранее приготовил черные брюки, черный свитер и кроссовки. В карман брюк сунул деньги, предварительно убедившись, что мелочи достаточно, а к воротнику свитера пристегнул миниатюрный фонарик в форме карандаша.

Затем Джон подошел к двери в холл и вызвал в кухню Элис. Разговор с женой страшил его больше, чем то, что ему предстояло сделать. Но другого выхода у него не было. Он должен сказать ей.

— Что ты тут делаешь? — удивилась Элис.

Таннер приложил палец к губам и привлек жену к себе. Они отошли в дальний конец кухни, туда, где была дверь в гараж, и он прошептал ей на ухо:

— Помнишь, я просил тебя довериться мне? Элис нехотя кивнула.

— Я сейчас уйду... Совсем ненадолго. Я должен встретиться с людьми, которые могут помочь нам. С ними связался Маколифф.

— Но почему они сами не могут прийти сюда? Я не хочу, чтобы ты уходил. Тебе нельзя выходить из дома!

— Так нужно. Все подготовлено, — солгал он, зная, что она почувствовала ложь. — Я скоро позвоню. И ты убедишься, что все в порядке. Но я прошу тебя ничего не сообщать пока Остерманам... Скажи им, что я пошел прогуляться... что я был очень встревожен и вышел во двор... Можешь придумывать что угодно. Нужно, чтобы они думали, что я вышел только на минуту и скоро вернусь. Пусть считают, что я разговорился с кем-то из охранников...

— Но с кем ты собираешься встречаться? Ты должен сказать мне!

— С людьми Фоссета.

Она не отрываясь смотрела на него. Догадавшись, что он скрывает правду, она пыталась прочесть ответ по его глазам.

— Тебе это очень нужно? — наконец тихо спросила она.

— Да. — Он крепко обнял ее и торопливо вышел во двор.

Таннер обошел вокруг дома и прогулялся по всему своему участку, стараясь, чтобы его видели как можно больше охранников. Затем, почувствовав, что никто уже не обращает на него внимания, он быстро направился к роще и скрылся за деревьями.

Он двинулся на запад, освещая себе дорогу тонким лучом фонарика. Идти по мокрой земле было трудно. Наконец, сделав большой круг, он увидел огни во дворе Скэнленов. Их дом находился в трехстах футах от границы его участка. Пока Таннер добрался до двери Скэнленов и позвонил, он совсем вымок и перепачкался в грязи.

Через пятнадцать минут — опять он потратил больше времени, чем рассчитывал, — Таннер садился в «мерседес» Скэнленов. Из-за пояса у него торчал «смит-и-вессон», в кармане лежали три запасные обоймы.

Промчавшись по Орчед-Драйв, он свернул к центру города. Было уже за полночь, он немного запаздывал.

Мчась по пустым улицам, он снова и снова взвешивал свои возможности. Он не считал себя храбрецом. В те немногие минуты жизни, когда он проявлял решительность и смелость, он действовал импульсивно. И теперь его влекла в самое пекло не отвага, а скорее злость.

Страху — животному страху, в котором он жил последние дни, — пришел конец. Теперь он испытывал только злость: им манипулируют, его используют, подставляя под пули. Хватит! Больше он этого не потерпит!

В городе было тихо. Мягкий свет уличных фонарей и витрин магазинов освещал главную улицу Сэддл-Вэлли, подчеркивая царящие здесь спокойствие и достаток. Ни ярких неоновых ламп, не кричащих огней рекламы — все приглушенно, сдержанно и немного чопорно.