Уик-энд Остермана

— Нет, — ответил Дженкинс. — Даже не подозревали. Его легенда была просто идеальной. Фанатичный провинциальный полицейский, ветеран нью-йоркской полиции, «правый» до мозга костей. Если говорить честно, то первые подозрения о его возможной причастности зародились у нас, когда вы рассказали о том, что полицейская машина не остановилась на ваш сигнал из подвала. Ни одной патрульной машины поблизости не было. Маколифф позаботился об этом. Однако в своей машине он возил красную сигнальную лампу, которую при необходимости можно установить на крыше. Он кружил вокруг вашего дома в надежде выманить вас... Когда же он наконец прибыл сюда, нам показались странными две вещи. Первое — он принял вызов в машине, а не дома. Второе — по словам присутствовавших в доме полицейских, Маколифф то и дело хватался за живот, жалуясь на то, что у него сильный приступ язвы. Никаких сведений о язвенной болезни в его медицинской карте не было. Тогда мы предположили, что он ранен. Впоследствии это предположение подтвердилось. «Язва» оказалась кровоточащей раной. Памятью о мистере Остермане.

Таннер потянулся за сигаретой. Элис помогла ему прикурить.

— Кто убил того человека в роще?

— Маколифф. И не вините себя в его смерти. Маколифф убил бы его независимо от того, зажгли бы вы той ночью свет на кухне или нет. Он же отравил газом вашу семью в прошлую среду. Он использовал полицейское снаряжение для борьбы с массовыми беспорядками.

— А убитая собака в спальне моей дочери?

— Это уже Фоссет. Он решил усилить всеобщую панику, — отозвался Грувер. — Без пятнадцати два вам привезли лед и оставили прямо на крыльце у парадного. Вы все в это время были у бассейна. Фоссет взял лед и вошел в дом. Попав внутрь, он мог маневрировать — ведь он профессионал. Даже если бы вы обнаружили его, он мог бы сказать, что решил предпринять дополнительные меры предосторожности. Вы, разумеется, не стали бы с этим спорить... Ну и конечно, Фоссет был тем человеком на дороге, который отравил Кардоунов и Тримейнов.

— Все было рассчитано на то, чтобы держать в панике не только нас, но и остальных. Мы не знали ни минуты покоя, подозревали всех и каждого... — сказала Элис и, посмотрев на мужа, тихо добавила: — Почему так случилось? Что мы друг другу говорили?

— Были моменты, когда мне казалось, что каждый из них выдал себя... Я был в этом абсолютно уверен.

— Вы ждали, что они себя выдадут, — сказал Грувер. — Вам мучительно хотелось этого. И учтите, что ваши друзья были очень напуганы. Фоссет поработал на славу. Он шантажировал их не только профессиональными грехами, но, самое главное, Цюрихом.

Таннер и Элис слушали не перебивая.

— И это объясняет их действия в финале. Кардоун даже не поехал к больному отцу в Филадельфию. Он позвонил своему партнеру Беннету и назначил ему встречу. Он не захотел говорить о делах по телефону, так как боялся, что за его домом установлена слежка. И в то же время не хотел уезжать далеко семьи. Они встретились в кафе, на шоссе номер пять... Кардоун рассказал Беннету о финансовых операциях в Цюрихе и предложил свою отставку, если тот поможет ему замять скандал. Замысел Кардоуна состоял в том, чтобы дать свидетельские показания органам правосудия в обмен на гарантии неприкосновенности.

— Тримейн сказал, что улетит сегодня утром...

— Самолетом «Люфганза». Прямиком в Цюрих. Он хороший адвокат. Очень искушенный в решении подобного рода споров. Он собирался выйти из этой истории с минимальными потерями.

— Выходит, они оба — и каждый в отдельности — оставляли Берни одного расхлебывать эту кашу?

— Да, но у мистера и миссис Остерман были свои планы. Один из крупных парижских синдикатов дал согласие принять их долю капитала. Все, что для этого требовалось, это дать телеграмму французским адвокатам фирмы.

Таннер поднялся с дивана и, прихрамывая, подошел к окнам, выходящим во двор. Он не был уверен в том, что хочет продолжать этот разговор. Он устал. Его душило отчаяние. «Омега» никого не оставила в стороне. Как там говорил Фоссет?

«Это неизбежно, мистер Таннер. Безгрешных людей нет».

Он медленно повернулся к сидящим в креслах гостям.

— Остаются еще вопросы...

— Боюсь, что мы никогда не сможем дать вам исчерпывающих ответов, — сказал Дженкинс. — Вы будете обнаруживать несовпадения, противоречия — они породят сомнения. Появятся новые вопросы... Это самый тяжелый для вас момент. Прошедшие события слишком глубоко затронули вас лично. В течение пяти дней вы жили на пределе, в огромном напряжении, почти без сна... Фоссет рассчитывал и на это.